* * *

— Все рождается, живет и когда-нибудь умирает, — Глинка отбил один за другим четыре опасных выпада соперника. — Вы так и не поняли, пан Валук, какие силы сегодня не дали вам сражаться так, как вы это умеете делать. А какие, напротив, помогли мне, старому кондитеру. Не отвечаете. Сбито дыхание и мышцы одеревенели? Еще немного усилий.

Глинка ловким маневром спровоцировал соперника на еще одну бесшабашную атаку, а затем, поймав на противоходе, пробил встречным ударом панцирь с правой стороны и коротко полоснул клинком по горлу. Валук закачался, упал на колени, отбросил меч и попытался зажать рукой фонтан хлынувшей крови.

И тут раздался крик:

— Отец!

Пан Бонифаций вздрогнул и обернулся, опуская оружие. В тот же миг, собрав остатки сил, Валук нанес снизу удар палашом в живот. Глинка, хрипло и коротко выдохнув, попятился.

— Закон парных случаев. Второй раз и опять в живот, — произнес пирожник, медленно опускаясь на землю.

— Отец! — Болен кричал и не слышал собственного голоса.

Подбежав к раненому, молодой человек опустился рядом и бережно положил седую голову пана Бонифация к себе на колени.

— Помни, Болен. Тот, кто любит добро, снисходителен к злу, а по-настоящему сильный снисходителен к слабости. Велик тот, кто умеет быть щедрым. Без врагов не может быть настоящего клинка. Радость возвращения до конца знает лишь тот, кто познал сосущую пустоту отсутствия.

Это были последние слова Бонифация Глинки.

Коллегия судей после непродолжительного совещания вынесла вердикт, который полностью оправдал Болена Новака. Судьба вернула ему доброе имя и поруганную честь.

На следующий день молодой человек обратился к главе города Самуилу Соколинскому с просьбой об изменении фамилии, но с сохранением титулов рода Новаков. Соколинский не стал препятствовать. И Болен Бонифациевич Глинка с гордым сердцем пошел служить в четвертый гусарский полк Его Величества короля Владислава.

А через два дня началась долгая, изнурительная война. Вокруг польской армии крутились толпы мародеров и маркитантов. Среди этой своры можно было повстречать грязную, постоянно беременную проститутку по имени Алисия.

В зимние месяцы, когда лютовали невиданные до сей поры морозы, а польская армия остро нуждалась, взбешенные солдаты перебили всех мародеров, проституток, маркитантов и прочую паразитирующую на войне шушеру. Их тела выбросили за красную крепостную стену на съедение одичавшим собакам и оголтелому воронью.

В 1634 году войска московского воеводы Михаила Борисовича Шеина, сохранив знамена и артиллерию, отступили от Смоленска.

Спустя два месяца Болен и Анжела сыграли свадьбу. Через год у них родились двойняшки, мальчик и девочка, которых назвали Бонифаций и Милена.

Вторую Смоленскую войну русские проиграли. Но спустя двадцать лет другой московский государь, Алексей Михайлович, освободит древнюю столицу кривичей от захватчиков.

В 1654 году Болен Бонифациевич Глинка, окончательно разуверившись в польской короне и европейском миропорядке, примет православие и перейдет на службу русскому царю. Но в одном из литовских походов погибнет смертью храбрых.

Агнешка Новак выйдет замуж за обрусевшего немецкого барона Иоганна Генриховича Энгельгардта и счастливо проживет долгую семейную жизнь, никогда не расставаясь с родным городом.

Что же касается монаха Саввы, то его ждет нелегкий путь. Через полгода вместе с казаками южных украин он будет сражаться против многотысячного войска крымских ханов. И не погибнет. Нет.

Ну, вот, пожалуй, и все!

Такой засухи не случалось много лет, даже старики начинали считать по пальцам и сравнивали все засушливые годы, которые им удалось пережить.

Тибр превратился в грязный ручей, поблескивавший между двумя грядами отбросов, обнажившихся из-за падения уровня воды. Реки Анио, Тепула и Юлия, проведенные с гор Латия и Сабины, не могли удовлетворить потребности римлян. Только Альсиетина, что питала квартал Яникул, принося воду из самой Этрурии, еще кое-как сохраняла подобие водоема.

Марций подобрал с берега Альсиетины плоский камешек и положил в рот, чтобы как можно дольше не напоминала о себе жажда, покрутил в руке посох Геркулеса и, стуча им по камням Остийской дороги, отправился в путь.

Старик, которого Марций повстречал в латринах, был недавно распят вниз головой. Он мучился недолго. Но перед смертью успел рассказать Марцию о том, что где-то в горах Эфеса есть домик матери Иисуса Христа, Марии. Именно туда увел Богородицу апостол Иоанн.

Марций обязательно отыщет домик Марии, чего бы это ему ни стоило.

И сказал Чингисхан: «Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет; заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами».

Топот десятков тысяч копыт. Вот она — истинная музыка степи. А вой тетивы, пение стрел и лязг боевого железа — это музыка монгола. Хайду вел полтумена к северо-западным рубежам Руси. Бату-хан доверил ему пять тысяч отборных всадников. Шли опятиконь, поставив рулоны свернутого войлока на свободных коней — издалека пятитысячный отряд выглядел двадцатипятитысячным войском… Смоленск должен подчиниться, встать на колени, иначе — все до пепла, до праха, до основания. Кое-кто думает, что кривичи — искусные бойцы. Бред собачий. Сколько пало империй и сколько еще падет! А Смоленск — всего лишь маленький прыщ, которому суждено войти в состав Золотой Орды и стать очередным данником Джучиева улуса.

Хайду недавно исполнилось сорок лет, и он хотел отпраздновать эту дату очередной победой. Урусы не празднуют сорокалетие. Это у них считается дурной приметой. Все они — собачьи выкормыши! Сожалел монгольский джихангир только об одном: слишком уж мал был Смоленск для его честолюбивых планов. Вряд ли взятие этого города кто-нибудь когда-нибудь назовет крупным событием в военной истории.

Хайду происходил из монгольского колена Наймань. В лето Жинь-сюй (1201) найманьские войска потерпели поражение от Чингисхана. Сражение произошло в урочище Чой-дань. Наймани покорились. Много, очень много мужчин этого колена было перебито. Взятых в плен женщин и детей поделили между собой победители. Хайду исполнился год, когда ярмо дикого степного рабства сдавило его в жестоких тисках. Его мать Чор-бцзи крепко глянулась Балгату, одному из лучших батыров Чингиса. Став наложницей в гареме Балгата, она родила двух сыновей, которые по праву рождения получили титул нойонов. А Хайду остался рабом, любимым рабом своего хозяина. Через двадцать лет Балгат умер. Погубило степного воина неумеренное пьянство.

Монгольский обычай суров. Рядом копали две ямы. Одну для усопшего, а другую — значительно глубже, со специальной нишей. Ниша должна быть под могилой. В нее-то и опускали любимого раба или рабыню. Когда тело начинало агонизировать, а дух — устремляться к Вечному Синему Небу, его вытаскивали наверх, шаман приводил в чувство, а затем вновь засыпали землей. Так делали трижды. Если после третьего раза раб оживал, ему давали свободу. А если нет — оставляли под могилой хозяина.