своего рода визитная карточка йоги… Видите, как я стою? Свободно, не теряя равновесие, и могу простоять так сколько угодно.

Доктор действительно стоял, не шелохнувшись, все с той же не исчезающей мягкой улыбкой на лице.

– А вот когда я только начинал заниматься йогой, мне пришлось ой как попотеть, прежде чем равновесие пришло ко мне! Хочу особенно подчеркнуть: я научился не просто держать физическое равновесие – где-то внутри меня наступило великое равновесие всех эмоций и страстей, добра и зла, я перестал нервничать и злиться по пустякам… Попробуйте встать так же!

Я покорно поднялся на ноги, попытавшись принять ту же позу. Само собой, мне не удалось, как следует, поднять согнутую ногу, прижать ступню в нужном виде, я уж не говорю о том, что мне не удавалось сохранить равновесие. В конце концов после пары попыток я не слишком весело рассмеялся, покачав головой и вновь усевшись по-турецки на коврике.

– Сдаюсь! Мне стоит вновь всерьез заняться йогой. Но только не сейчас! Если вы разрешите, сегодня я хотел бы задать вам пару вопросов по не слишком хорошему поводу – обо всех этих убийствах…

В одно мгновенье чудесная гармония исчезла – словно вдруг погас свет. Доктор молча кивнул, тут же наклонился к магнитофону, что стоял рядом на полу, и выключил еле слышную мелодию мантры. В наступившей тишине мы пару минут смотрели друг на друга. В конце концов, доктор вздохнул.

– Да, конечно. Я читал в сегодняшних газетах, что обвиняемый на сегодня – работник вашей фирмы. Честно говоря, никак не могу его вспомнить – парень, очевидно, очень скромный, раз лично я не заметил его в день премьеры. Итак, что конкретно вас интересует?

Я скрестил руки на груди.

– Дело не в обвиняемом. Лично меня интересует малыш Нико. В последние дни я успел побеседовать об этом парне с Селин Бошоле, а также с режиссером театра «Луна» Андре Бессонном. Оба заверили меня, что у Нико не было ни единого друга-приятеля, он никому не доверял и каждого стремился лишь обмануть в свою пользу. Между тем Селин отметила, что единственный человек, которому удалось наладить неплохой контакт с эгоистом и испорченным мальчишкой Нико – это вы, доктор. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о нем, как вам удавалось с этим парнем ладить. Он занимался в вашей секции йоги?

При первом упоминании имени Нико доктор мимолетно нахмурился, тут же улыбнувшись с ноткой легкой грусти.

– Бог мой, очень приятно слышать такую оценку моей деятельности от милейшей Селин! Но, сказать по правде, красавица немного преувеличила. Да, когда-то, несколько месяцев тому назад, когда Нико только поступил в наш реабилитационный центр, и я только начал проводить с ним беседы, мы неплохо ладили. Согласно программе, мы встречались трижды в неделю, и с самого начала парень радовал меня великим интересом к жизни и к людям. Ему все было интересно, он любил спорить со мной на различные темы, и если мне удавалось в чем-то его переубедить, он не боялся сказать: да, доктор, признаю, я был не прав! Первое время я всерьез думал, что мы с ним – неплохие, искренние приятели, что Нико не просто слушает меня, но слышит. Вы понимаете, в чем разница: слушать и слышать? Ведь когда мы слышим, то слышим сердцем…

Он тихо рассмеялся, покачав головой.

– Но довольно быстро все встало на свои места. Если честно, эпизод был рядовой: однажды на общем занятии для пяти-шести ребят, во время теста Нико вдруг громко расхохотался. Все в удивлении на него уставились, а он, отсмеявшись, с кривой ухмылкой высказал свое личное мнение: дескать, вы, доктор, считаете себя великим специалистом по людям, способным любого, самого отъявленного негодяя сделать образцом для подражания. Но вот он, простой славный Нико, не желает поддаваться моему воспитанию. Нико тут же вскочил и принялся ходить по комнате, вовсю пародируя меня в движениях, в манере вести разговор, в интонациях. Все ребята начали смеяться, бросая на меня осторожные взгляды…

На несколько секунд доктор замолчал, словно пытаясь успокоить самого себя, пару раз неторопливо вдохнув и выдохнув. Вновь улыбнувшись мирно, без малейшей боли, он продолжил свой монолог.

– В конце концов, стало понятно, что мне никого не успокоить. Я просто улыбнулся и, простившись, вышел из комнаты. На следующий день Нико заглянул ко мне перед занятием и подмигнул: «Если вы не против, я пропущу вашу сегодняшнюю душещипательную встречу – и без того наизусть знаю все, что вы сбираетесь изрекать как великое откровение».

Доктор вновь невесело рассмеялся.

– Вот тем и завершились наши отношения – больше малыш Нико меня не жаловал, мои беседы, даже обязательные, не посещал. А я, скажу честно, никогда не настаивал на его присутствии. Знаете ли, просто сделал банальный вывод: этот парень из тех, для кого жизнь – далеко не школа. Взрослея, он не рос духовно, не делался лучше и добрее, все с точностью до наоборот: жизненный опыт, знания лишь помогали ему мстить целому миру за все свои обиды.

Что ж, и в подаче доктора все совпадало с общим мнением всех, с кем я беседовал о Нико – неисправимый эгоист и злодей. Один только священнослужитель отчаянно пытался увидеть в нем человека.

– Значит, он и вас пародировал?

Доктор Молю рассмеялся абсолютно беззлобно.

– Разумеется! К этому у малыша Нико был самый настоящий талант. Он просто обожал пародировать всех и каждого, и это, в принципе, само по себе неплохо. Беда была лишь в том, что парень в каждую пародию вкладывал отменную порцию злобы. Но, повторюсь, я видел в этой злобе лишь его месть за собственное одиночество, за то, что с самого рождения его жизнь проходила в сиротском приюте. Потому лично я никогда всерьез не обижался на бедолагу, напротив – старался жалеть его, хотя порой это было не так-то просто.

Я улыбнулся. Что ни говори, а психотерапевт Винсент Молю неплохо изучил малыша Нико, в этом все мои собеседники нисколько не ошибались. Пора было задать ему мой главный вопрос.

– Полагаю, доктор, вы читаете прессу по поводу всех этих убийств, включая статьи в последних выпусках? Вы также в курсе, что главный обвиняемый на сегодня – работник нашей фирмы Франсуа Шюни, которого малыш Нико шантажировал, отсняв его любовную сцену с Селин Бошоле. Селин, с которой я успел побеседовать, уверяла меня, что понятия не имела о том, что их кто-то снимает. Она сказала, что, судя по ракурсу, Нико тайком от нее установил видеокамеру на шкафу