вряд ли доберёмся до Бусова града. А, если и доберёмся, то на ощупь в потёмках. Решив, что всё-таки лучше появиться в незнакомом городе с утра пораньше, мы заночевали на одном из поросших вербой, ивой и ольхой прибрежных островов. По карте до места оставалось вёрст шесть.

Проснулись в сумерках и отплыли вместе с восходом солнца. И хотя могучая река несла нас с приличной скоростью, мы, энергично взмахивая вёслами, принялись выгонять из себя промозглую ночную сырость. Вскоре из дымки утреннего тумана показались верхушки подсвеченных утренним солнцем днепровских круч с домами и домиками наверху.

Как выяснилось позже, Бусов град состоял из четырёх независимых концов – слобод и городского центра – Горы. Первой на нашем пути оказалась торговая слобода, которая возникла и разрослась в устье Почайны. Ещё с готских времён уже три сотни лет тут существовала известная пристань Самбот, названная так готами от sam – стоянка, botas – корабль. Сейчас у бревенчатых, потемневших от воды и солнца причалов теснились десятки разных судов. Чаще встречались струги, способные прошмыгнуть по самым мелким рекам, и которых легко тащить на катках волоком. Вразнобой качались на воде крутобокие лодьи. У одного из причалов борт в борт пристроился десяток плоскодонных грузовых паузков с прямыми бортами. В этих плавучих корытах далеко не ходили, только туда-сюда через реку или на бичеве с грузами по мелководью. Ближе к городу к причалу приткнулись две варяжские снеки. И повсюду во всех направлениях шныряли лодки-однодревки с одним стоящим гребцом. На них перевозили для хозяйства сено с заливных лугов, мешки с житом, уголь, дровишки или корзины с рыбой.

Мы решили пристать подальше от варяжских снек, чтобы эти балтийские славяне случайно не разоблачили нашу легенду наёмников с севера. Немного потыркавшись, мы нашли местечко на самом краю ветхого, с виду заброшенного причала, посчитав стоянку у этой рухляди бесплатной. Ага, щас! Не успели мы пристроиться к пирсу, как щелястые горбыли заскрипели под ногами юркого мужичка в длинной рубахе из домотканной крапивной холстины, украшенной парой заплаток и подпоясанной тёмным кушаком, в войлочном засаленном колпаке и с деревянной дощечкой на груди. Его тёмное морщинистое лицо смахивало на печёное яблоко, а в давно нечёсаной бороде забились крошки еды.

– Пошто встали? Товар имаете? Кто таковые будете? – высыпал мужичок горсть вопросов.

– А кто ты таков будешь, мил человек? – прогудел, поднимаясь, Лео.

Мужичок моментально оценил его габариты, Втянул голову, передёрнул плечами и сделал шаг назад. Потом встрепенулся и, почёсывая шею под бородой, заискивающе улыбаясь щербатым ртом, проговорил:

– Дык, смотритель я, обчеством поставлен. Вот и знамёно вече выдало, – он постучал тощим кулаком по дощечке, – за порядком смотрю и пошлу сбираю. Так как?

– Проездом мы, – ответил я как можно приветливее, – не гости торговые, а вои-хоробры, полюем подходящую ватагу. И скажи-ка нам, смотритель, где тут усталые путники пожрать могут, да отдохнуть спокойно?

– Дык, как сказать…, – замялся мужичок, краем глаза следя за моими руками.

Я сунул руку в калиту и отыскал четвертушку серебряной дидрахмы, прозываемой в Антании щелягой от готского skilligs.

– Держи, служивый. Так куда нам податься брюхо набить?

Он оживился, пряча кусочек серебра за щёку, и расплылся в улыбке:

– Щас по сходням подыметесь, ошую амбарец, потом ещё пара, за ними скотопрогон и рядом харчевня лысого Брыка. Тока вы особливо не гуляйте. Ноне тут смутно. Бойники объявились, чтоб их Мара побрала. Всех ужо примучили, проклятые, – он опасливо оглянулся и очертил себя кругом Сварога.

Мужичок заторопился прочь, а мы уселись на скамьях, чтобы определиться с выходом в город.

– Значит, так, – подвёл я итог, – коль дед правду говорит, то оставлять без присмотра лодью стрёмно, поэтому идём по очереди двумя парами. Первыми пойдут Серш, Лео, Рок и я. Остальным смотреть в оба.

Мы осторожничали, поскольку впервые выходили в пока непонятный и неизвестный нам мир. На крутой берег наискось вела широкая тропа с выкопанными ступеньками на особо крутых местах. Сверху открылся вид на причалы, рыбачьи домишки, навесы и причальные постройки. Наверху вдоль реки тянулась натоптанная тысячами копыт и покрытая слоем сухого и свежего навоза дорога, по которой туда-сюда ходили люди, громыхали сколоченными из досок тяжёлыми колёсами запряжённые волами повозки и изредка прогоняли скот. У обочины на вросшей трухлявой колоде сгорбившись сидел мужик, придерживая нагруженную рыбой большую корзину. Навстречу к спуску цепочкой прошли биндюжники с большими рогожными тюками на плечах. За дорогой начиналась хаотичная застройка слободы: вразброс несуразные лачуги, овины, амбары, навесы, сеновалы. В том скопище едва намечались кривые ряды приземистых полуземлянок разной длины, высоты и степени ветхости, но все имели узкие окошки под соломенными, камышовыми и редко тесовыми крышами. Чуть дальше выделялись стоящие в несколько рядов бревенчатые избы, щеголяющие ровной чешуёй серой осиновой дранки. Из-под крыш некоторых лачуг через волочные дыры курился дымок. Короче, всю эту кучу халабуд можно было, не покривив душой, назвать грязной дырой, изрядно загаженной людьми и засранной местными коровами, овцами и свиньями. Там нам делать пока было нечего.

Похожее на описание старика строение обнаружилось чуть в глубине от дороги. Над этим длинным приземистым домом с двух сторон курился дым, и оттуда ветерок доносил запахи съестного. Просторный двор с колодцем был сплошь усыпан мелкой сенной трухой, перемешанной с навозом, щепками, черепками и разным мелким мусором, в котором усердно копошились куры и вездесущие воробьи. У жердяной коновязи смирно стояли несколько лошадей. Чуть в сторонке у сеновала притулилась пара крытых рогожей и грубой мешковиной повозок с плетёными из лозы бортами и большими тяжёлыми колёсами. Рядом с входом на вросшей в землю колоде сидели и неспешно переговаривались трое мужиков, напротив них стояли двое. По всем приметам эта изба и была харчевней лысого Брыка.

Недолго думая, мы направились к зияющему посредине тёмному зеву входа и шагнули внутрь по укреплённым горбылём земляным ступенькам. Настежь открытый вход и щелевидные затянутые бычьими пузырями окна давали немного света, поэтому мутноватый от дыма полумрак слегка высветляли стоящие на столах масляные гаснички. У хозяйского, составленного из нескольких колод стола в расщепе опорного столба торчал пучок смолистых горящих лучин, под которыми стояла бадейка с водой и плавающими в ней огарками. В открытом проёме мерцали огни в большой печи и открытом очаге, на котором что-то жарилось на веретеле. Там мелькали тёмные фигуры и тени, и оттуда распространялись соблазнительные запахи.

Пройдя по засыпанному соломой земляному полу, мы заняли крайний слева низкий стол, больше похожий на высокую лавку и сбитый из выскобленных сосновых плах, и