сильно подозревал, что прошлая стычка с местной шпаной не последняя на нашем пути, поэтому, поразмыслив, предложил подобрать для ночёвки какой-никакой островок, чтобы вместо спокойного сна, не пришлось ночью отгонять злых древлян. Как по заказу вскоре подвернулся заросший ольхой и старыми вётлами остров между двумя протоками.

Причалили за небольшим мыском, где прямо у обреза воды торчали три толстые ветлы. Сразу за ними протянулась широкая полоса заросшего мелкой травкой песчаного берега. Отличное место. Мужики притянули и привязали плот к вётлам. Через полчаса уже весело потрескивал костёр, медленно поедая кучу натасканного сушняка. На роготульках весело булькал медный котелок, распространяя умопомрачительный рыбный дух, а на оструганных палочках истекали соком и ароматом куски осетрины. Пока мы сооружали лежанку, реку окутали туманные сумерки, окрашенные молодой луной в серые цвета. В вечерней тишине с реки доносились плески рыбы, непонятные шорохи и звуки.

Опустошив котелок, мы взялись за печёную осетрину и принялись неспешно обсуждать утреннюю стычку с древлянами, прикидывая так и этак варианты отношений, и как нам половчее внедриться в неизвестный и во многом непонятный мир. Итог недолгой дискуссии подвёл Марк, который поворошив в костре угли, глубокомысленно заявил:

– Все вы по-своему правы, а коль выходит, что каждая цепная собака всегда при деле, значит и для местных забияк надо найти, либо сладкую кость, либо надёжную цепь.

«Либо пробудить в них смысл», – прошелестело в голове.

Позже, вспоминая те первые дни в мире древних славян, я всегда снисходительно улыбался и нашим восторгам, и нашим сомнениям. Ведь, не смотря на отменную подготовку, мы даже представить не могли, куда попали. Здесь всё оказалось проще, жесточе, честнее и яснее. И уж потом, спустя время всё наши первоначальные задор и слюнтяйство напрочь слетели после столкновения с суровыми явлениями жизни.

Поделив ночь на всех поровну, я первым встал на пост, заодно решив «поболтать» с Филом.

«Ты ещё спроси, не разбудил ли ты меня, – мысленно проворчал меч, – в отличие от вас двуногих, я не сплю никогда». «Тебе проще, ты вселенский принцип». «Ни хрена не проще. Принципы не сами по себе существуют, а в поступках разумных существ. Прикинь, какие могут быть принципы у придорожного булыжника, ёлки в лесу или толстого барсука?». «А что ты скажешь по поводу стычки с древлянами? Перепугались они почему-то, и главарь ихний начал спотыкаться». «Моя работа. А нечего было им выёживаться всей кодлой на одного. Несправедливо. А, значит, меня касается. Пустяк. Слабенький силовой барьер». «Послушай, Фил, но это же совсем иной уровень оружия!». «Я же тебе сказал, что нынче я универсальный боевой комплекс». «И что это значит?». «Не знаю, наверно, всякая всячина. Главное – это адекватный силовой ответ на любое несправедливое действие противника». «А поточнее». «Поточнее: как аукнется, так и откликнется». «Вот и поговорили». «Не обижайся, Павел. Я ведь не сам по себе, а только механизм реагирования на ситуацию, или на твой запрос. Не забывай, я всего-навсего принцип». «И много вас, таких принципов в обойме у Деми?». «Полным-полно. Считай все стороны разумной жизни, и неразумной тоже. С некоторыми я близок, с некоторыми ругаюсь и враждую. Но это наши вселенские заморочки». «Ладно, а теперь скажи, коли драться придётся, как нам общаться в бою? Там ни секунды времени для этого не будет». «Всё просто, я читаю твои мысли и эмоции». «Э-э-э, что значит, читаю мысли?! Ты это… кончай в голове копаться». «Обижаешь, командир. Когда ты думаешь о справедливости, ты же не вспоминаешь лично меня. Я изначально встроен в твоё сознание, как иное любое понятие. Или я тебе надоел?». «Прости, Фил. Тут такое навалилось, ум за разум заходит». «Не боись, разберёмся. Если что, обращайся».

Я погладил меч, задвинул его в ножны и встал, уступая место у костра Марку.

Утро разбудило бодрящей сыростью, холодом и тихими голосами проснувшихся мужиков, поёживающихся в отсыревшей одежде. По реке лениво стелился редкий туман. Мы перекусили вчерашним осетром, отвязали плот, и течение медленно потянуло нас на стремнину.

И снова мимо поплыли заросшие песчаные берега, поймы и невысокие обрывы. Пару раз глазастый Серш разглядел на правом берегу людей. Я присмотрелся, и, действительно, в прибрежных зарослях мелькнули кожаные куртки и мохнатые шапки. Уж не знаю, чем мы так заинтересовали древлян, но мне показалось, что несколько раз видел одни и те же физиономии. Стало ясно, что нас сопровождают, когда после полудня среди древлян появились двое конных.

К вечеру мы достигли устья Ужа, где он впадал в Припять. На поверхности воды появились завихрения при слиянии двух потоков, и, чтобы не попасть в водокрут, нам пришлось прижаться к северному дреговичскому берегу.

Река Уж имела особое значение в стране древлян. Именно на ней и её притоках появились их первые города Вручий (Овруч) и Коростин (Искоростень). Значит, в этих местах должно быть побольше обитателей. Накаркал. На лесную прогалину вблизи берега открыто высыпала толпа в сотню голов, среди которых возвышались два всадника. И хрен бы с ними, пущай себе стоят. Но, во-первых, турбулентное течение начало нас затягивать к тому берегу, а во-вторых, там два десятка бородатых злодеев с копьями и щитами спешили отчалить на двух лодьях.

Мы переглянулись и дружно засмеялись, поняв, что подумали об одном и том же.

– Какую выберем? – спросил Зверо, поглаживая рыжеватую бороду.

– Вон ту правую, она поменьше и посвежей выглядит, – ответил Марк и поскрёб впалое пузо.

Приветственно помахав аборигенам, мы нахально у них под носом погребли по течению. Такого пренебрежения они вынести не смогли. Конный что-то проорал, спрыгнул с коня, забрался в лодью, и оба судёнышка, взмахивая вёслами, устремились нам наперерез.

– Черч, всади пару стрел поближе к этому выскочке, – попросил я, внимательно разглядывая древлянского главаря.

Высокий статный воин в пластинчатом доспехе и коническом шлеме держал в руках круглый щит и длинный меч. В глазах этого отпрыска знатного лесного клана плескалась ярость, дурной огонёк и решимость прихватить нас за гениталии.

Одна за другой в корявую носовую фигуру в виде головы птицы вонзились две стрелы. Ай, молодец, Черч, не подвёл, пуганул, как надо. Древлянин отшатнулся, зло оскалился, поднял щит и вскинул руку с мечом. Вёсла затабанили, и обе лодьи закачались в десяти метрах от нас.

– Грязные бродяги! – сверлил меня взглядом древлянин, – кабаньи отродья. Без спроса плывёте по моей реке и посмели в меня стрелы метнуть! Я вас в порубе сгною!

– Поумерь пыл. Ты сам то кто, такой грозный? – я с интересом рассматривал древлянина, – мы вольные вои-хоробры, ходим там, где желаем,