На подходе к купеческим судам я встал на носу и замахал руками, привлекая внимание арконцев. Над бортом поднялся человек в круглой шапке с опушкой. В нём я узнал давешнего купца Пархима. Он тоже меня признал и махнул в ответ, приглашая причалить к борту. Лодья ткнулась в просмолённые доски, и её подтянули баграми. Двадцативёсельная снека была раза в четыре длиннее и шире, но имела развалистые борта, да и груз немалый тоже низко её осадил, поэтому борта почти уравнялись, и мы легко перебрались на купеческое судно. Лица арконцев буквально лучились гостеприимством:

– Подобру нашим избавителям. – Расплылся Пархим в широкой улыбке. – Здесь маненько тесновато, но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Просим в шатёр.

В стоящем на приколе судне купцы умудрились поставить небольшой дорожный шатёр и натянуть навес для команды. Похоже, арконцы и жили здесь на борту, что, учитывая засилье бойников на берегу, было не лишено здравого смысла. Чтобы создать более-менее ровную поверхность купцы плотно уложили на бочки тюки и застелили их циновками и над ними шатёр. Тесно, но уютно. Немного потолкавшись, мы расселись вокруг низкого столика.

Купцы подали знак, и слуги принесли бочонок вина, копчёный окорок и пшеничные лепёшки на больших оловянных блюдах. Разлитое по глиняным чашам густое терпкое вино с цветочными нотами оказалось более чем приличным. Я похвалил весёлый напиток, заодно уточнив, откуда он взялся в северном краю.

– Это настоящее хиосское вино. Большая редкость. Купили по случаю восемь бочонков и везли жрецам в наши хормы. Но я думаю, что они вполне удовольствуются и семью бочонками. А с новыми друзьями грех не выпить.

– Благо дарю, гости арконские, – я сделал глоток и от удовольствия прикрыл глаза, – но нам нечем отдариться, мы в пути и ищем добрую дружину и сильного вожа, которому послужить не зазорно.

– Тогда вы не туда пристали. Тут торговая пристань, гости торговые, менялы, купцы, грузчики, бойники, да всякая рвань околачивается. На Гору вам надобно, там стан воев-хоробров, коих святый князь завсегда на гощение берёт. Как, не знаете, что есть гощение? Ну да, вы же издалека. Раз в году после сбора урожая, яко минует день Макоши, когда светлый Хорс поворачивает лик на зиму, князь дулебов и антов с дружиной покидает свой стол в Зимно. Он объезжает все грады и веси и бир взимает, то бишь плату на жертвы светлым богам, на службу жрецам, да на дачу воинству. Вот вои-хоробры и сопровождают святого князя. А биричи заведомо скачут вперёд да громко вещают о княжьем гощении.

– И долго они гощаются? – спросил любознательный Марк и глотнул вина.

– Обычно до дня Мары, когда зимой светлый Хорс в самом низу стоит. До больших снегов стараются возвернуться.

– А остатнее время чем дружина занимается?

– Войному делу обучаются сами и новиков обучают. Нанимаются к торговым гостям в караваны. По воле веча на ворога ходят и веси хоронят да боронят. Да, мало ли дел у воев?

– Добрый совет, благо тебе.

За неспешной беседой мы потягивали уже вторую чашу, когда в шатёр с поклоном протиснулся смерд и, растерянно съёжившись, что-то сказал купцу на ухо. Пахим с Мундом пошептались, метнули на нас встревоженные взгляды, и последний поспешил на выход. Через четверть часа Мунд вернулся и что-то сказал Пахиму на ухо. Они чуть помолчали, потом Пахим вкрадчиво проговорил:

– Дошёл слух, будто побоище на верхней пристани случилось. Две трети ватаги бойников-волкодлаков враз погубили. Вам что-то про то ведомо?

– То наше дело, – я презрительно сморщился. – Те чада блудливой собаки, по блазну зовущие себя волкодлаками, повсюду суют свои поганые носы, и не только вас обидели, но и замучили весь град. А сегодня всей ватагой заявились на пристань нас убивать. Пытались, да руки коротки. Вот теперь в нави чадят.

– Однако видаки бают, яко с ними токмо двое бились и враз всех бойников располовинили. Разве такое возможно?

– Всё так. Мы бывалые вои, а в жестокой сече не всегда берут числом, но умением и яростью.

– У вас баские мечи, – вступил в разговор Мунд, – позвольте взглянуть? О-о-о, светлые боги! Глазам не верю! То вельми добрый уклад! Есть в полуденных краях схожие мечи, но ваши лучше! Много лучше! – Он благоговейно вытаращил глаза, – Откуда оружье сие? Я взял бы по весу золота.

– Такие мечи и иные клинки мы работаем сами, – я начал набивать цену, – Мы не токмо вои, но и ковали знатные.

– О, велий Свентовит! – купец заворожённо уставился и судорожно сглотнул. – Не ино светлые боги вас привели! По утру тутошний вож ковалей в кузнечной слободе нас по делам торговым принимает. В Антании ковали – опричное сословие, их яко жрецов чтут, а тайное братчество ковалей выше совета старейшин. Их покровители отец богов Сварог да его сыны: грозный Перун молниерукий, светлый Хорс ясноликий, добрый Даждьбог щедрый и быстрый Симаргл огненноголовый. Мы поведаем вожу ковалей о вас, мыслю мудрый Асила будет вельми доволен. Во здраво, – и он поднял чашу с вином.

Приятный сок весёлой ягоды оказался коварным напитком. Мы изрядно окосели, вернулись в свою лодью и спали, как убитые, завалившись на овчины, подаренные нам арконскими купцами.

Утром мы затушили похмелье стоялым мёдом из полупудового анкерка. А ожив, единодушно решили купцов отблагодарить, для чего я приготовил золотую византийскую номисму, или, как её называли в Антании златничек.

Спозаранку о еде даже думать не хотелось, к тому же мы старались придерживаться непреложного правила мастера Ретюнских: «завтрак надо заработать». Разминка на берегу и работа в парах выгнала остатки винных паров и заняла около полутора часов. Потом мы смыли пот в Днепре и засобирались в кузнечную слободу. И, хотя расстояние было смешным, мы решили плыть на лодье, чтобы не оставлять её без присмотра в вороватом местечке.

Кузнечный конец, как и торговый, начинался от реки и тянулся от неё вглубь и вширь. Вдоль кручи дымилась дюжина кузней, за ними тоже поднимались дымы. Высокий обрыв до самой воды пестрел широкими чёрными полосами сброшенного вниз кузнечного шлака и золы. В отличие от торгового конца на здешнем причале царило безлюдье и спокойствие. У бревенчатых мостков лёгкая волна лениво покачивала пару лодий и с десяток лодок-однодревок, а чуть в стороне на воткнутых в песок палках сушились рыбацкие сети.

Доверяя здешнему рабочему люду, мы оставили лодью у полупустых мостков, и все вместе полезли наверх по приступкам из тёмных дубовых плашек. Рядом с лестничным подъёмом тянулся метровой ширины ровный и выглаженный тысячами