Жители города, в том числе рабочие, которые с энтузиазмом поддержали Октябрьский переворот, сильно пожалели о своем опрометчивом поступке. В городе голодно, а еще красный террор не щадил никого. Расстреливали женщин, мужчин любого возраста и профессии. Брали в заложники мирных граждан. Любые волнения жестоко пресекались. Выступления против власти коснулись почти всех заводов и фабрик города. И не было случая, чтобы приехал на встречу с рабочими какой-нибудь партийный деятель. С людьми не разговаривали, подвозили на грузовиках солдат, и начиналась стрельба. Матвей был поражен. Большевики до 1917 года обвиняли царя во всех грехах – деспот, тиран, угнетатель народов. Сами для народа во много раз хуже. Не было законов, действовала власть самоуправно, держалась на штыках, заливая недовольство кровью.

Матвей старался в расправах не участвовать. Белым и пушистым он не был, на его совести не один убитый бандит. Но над безвинным и беззащитным не измывался, бесчинств не творил.

Каждые выходные посещал родителей и жену на даче. Было беспокойство. В бывших дачных поселках жили люди образованные, имевшие при царе положение – чиновники, писатели, инженеры, врачи, ученые, промышленники. Фактически те, кого новая власть считала идейными врагами.

В первый же выходной поехал в Ольгино. У знакомого забора остановился, заглушил мотор, вышел. Обычно, заслышав звук мотора, из дома выбегала любимая жена, обнимала. А сейчас никто дверь не открыл. От нехорошего предчувствия заныло сердце, в первый раз в жизни. Раньше даже при больших физических нагрузках или волнениях ничего подобного не было.

Вытащил револьвер из кармана, тихо ступая, взошел по ступенькам, рванул на себя дверь. И отшатнулся в испуге. Потому что прямо в лицо смотрел ствол. Но за ним родное лицо. Фу, отец! А напугал как!

– Папа. Что случилось?

И сам увидел, когда отец отступил в коридорчике в сторону. Из коридора влево ведет широкий проем на кухню, она же столовая. И в проеме видны ноги в сапогах, лежащие на полу. Сделал несколько шагов – мужчина убитый, из-под него уже лужица крови натекла. Рядом со столом еще один мертвяк. Носом потянул, в воздухе порохом сгоревшим пахнет.

– Слушаю, – Матвей на стул сел, тяжело, почти плюхнулся.

– Час назад постучали эти двое, я дверь открыл. Они говорят – мы из ЧК. Документы давай, ценности. Аннушка в спальню пошла. Вижу – эти переглядываются, один револьвер из кармана тянет. Я ждать не стал, когда они всех нас перестреляют, сам их кончил.

– С мамой, с женой все хорошо?

– Наверху они, Сашенька маму каплями отпаивает. Испугалась она сильно.

Еще бы! Тихая, спокойная жизнь на даче и вдруг стрельба, трупы.

– Рогожину бы какую-нибудь. Надо трупы вывезти подальше.

– Пойду, поищу.

– Папа, а соседи либо еще кто не заходили? Или к калитке не подходили?

– Вроде не было никого, не видел.

В деревянном доме внутри выстрелы звучали оглушительно. Немудрено, что женщины испугались. Но дерево поглощает звук и снаружи только негромкие хлопки были, соседи не всполошились, это хорошо.

Матвей обыскал убитых. У обоих оружие, которое он изъял. Но никаких документов. Странно. У сотрудников ПетроЧК, у продотрядов при себе всегда удостоверения в виде бумаги с печатью. Позже уже пойдут твердые корочки с фотографией. Бандиты?

Вернулся отец с куском драной рогожи. Матвей расстелил ее на полу.

– Дружно беремся!

Перенесли труп на рогожу.

– Тяжелый, черт!

– Несем в машину.

Матвею тяжело, а уж отец и вовсе кряхтел. Затащили труп в машину, уложили на пол.

– Папа, а как эти разговаривали?

– На блатных не похожи, если ты это имел в виду.

– При них документов нет, как и ключей. На чекистов не похожи.

Человек оседлый, тем более служивый, при себе ключи имеет – от квартиры или дома, служебного кабинета.

– На уголовников тоже.

Перенесли второго.

– Папа, садись в машину.

– А лопата?

– Отъедем подальше и сбросим в море.

– Всплывут, надо веревки взять.

– Бери.

Пока отец в сарае веревку искал, Матвей поднялся на второй этаж. Свеча в комнате горит. На кровати мама, глаза прикрыты, дремлет. Рядом Александра на стуле сидит. Матвей ее пальцем поманил.

– Мы с папой ненадолго уедем, ты дверь запри. И на кухне пол замой, чтобы следов крови не было. И окна открой, проветри.

– Боюсь.

– Их там уже нет. Ну не маме же убирать.

С отцом отъехали.

– Пап, ты уже здесь старожил. Где на машине поудобней к воде подобраться? Желательно от дачного поселка подальше.

– Верстах в пяти место удобное и камни есть.

Матвей на даче бывал наездами, окрестности знал плохо. Да если бы не машина, наезжал еще реже. При большевиках поезда здесь ходили нерегулярно, редко, потому как железная дорога шла дальше, к Гельсингфорсу, ныне уже самостоятельной Финляндии. Европейские страны пытались от большевистской России отгородиться кордонами, чтобы зараза коммунистической идеологии не проникла к ним. Как пример – Веймарская республика в Германии.

Отец дорогу указывал, Матвей рулил. Подъехали к урезу воды. Матвей побродил вокруг, принес один камень, потом другой. Отец за шею камни привязал. Матвей разделся догола. Зашел в воду по колено. Брр-р! Вода ледяной показалась. Здесь и летом выше восемнадцати градусов вода редко бывает. Потому что в глубоководной Неве не прогревается, да еще в залив стекают ручьи, где вода холодная. Зато прозрачная, в ледяной воде водоросли не цветут. И трупы надо подальше от берега затащить. Лучше всего бы с лодки, да где ее взять? Лодки у дачников были, но прикованы цепями к причалам и весла хранили в сараях при дачах. Зайди он к знакомому, любопытно хозяину станет – зачем лодка ночью нужна? Да еще с соседом поделится. И через неделю весь дачный поселок знать будет. Нет уж!

Матвей плавал неплохо, но сейчас и вода холодная, и труп с камнем. Тяжело. Заплыл, насколько смог, отпустил труп, камнем его на дно утянуло. Доплыл до берега, поприседал, руками-ногами поразминался, стараясь немного согреться. Подосадовал на себя, что полотенце не взял, чем сейчас вытираться? Передохнув, взял второго мертвеца на буксир. Уже и от берега далеко. Отпустил веревку, труп выпустил воздушный пузырь и на дно пошел.

Пришлось по возвращению на берег натягивать одежду на влажное тело. От холода зубы стучали, и волосы на теле поднялись. Поехали, из всех щелей ветер дует, продрог. Уже по приезде слил немного бензина, смочил рогожу. Она в пятнах крови. Затолкал в печь, поджег. Вспыхнуло тряпье сразу. На кухне пол уже блестит желтизной. Жена с песком чистила, ножом скоблила. Зато никаких следов нет. Матвей еще раз прошелся по дому. Осматривал пол, стены – нет ли капель крови? Со свечой осмотрел крыльцо. Все же на рогоже выносили, могли капельки упасть. Нигде ничего подозрительного. Уж он-то знал, как надо осматривать место происшествия. По счастью для него и отца в ЧК и милиции грамотных специалистов не было. Малограмотные, действующие не по профессиональным знаниям, а руководствуясь пролетарским чутьем, предпочитающие в случае подозрения выстрелить. Не отсюда ли знаменитая сталинская поговорка пошла: нет человека, нет проблемы. Кстати, в этот период он был наркомом по делам национальностей, должность не самая авторитетная в правительстве. Но Сталин быстро понял, кому подчинена партийная структура – секретариат, парткомы на местах, зависит все, в том числе нужные результаты голосования. Он же емко сказал: не важно, как проголосовали, важно, как посчитали.