Со священником беседы проводил, но помогало не всегда. Церкви и храмы большевики закрыли, но веру искоренить невозможно. Священники упорствовали – народ окормлять надо, причащать святым таинствам. Вон чего безбожники творят. Особо и возразить нечего, ибо о бесчинствах и жестокостях новой власти знал больше священников. Иной раз такая ненависть одолевала, что хотелось взяться за пулемет. Да только всех палачей своего народа не перестреляешь. В каждом веке правители лили кровь подданных. Что Иван Грозный при покорении Новгорода, что Петр Великий головы стрельцам рубил, что Ленин и Сталин миллионы в революцию, гражданскую войну, в голодомор, в репрессии в землю положили. Пожалуй, одна иностранка, Екатерина Вторая о врученной ей стране заботилась. И землями приросла, и населением. Хоть Великой ее дворяне нарекли, а все равно для народа чужая.

Зато с новой должностью полегче стало. Жалованье выше, паек продовольственный получает, на дачу отвозит. Сам в столовой служебной кушает. Утром чай с хлебом, в обед суп с мясом, кашу. Столовая работала круглосуточно, поскольку и сотрудники несли службу сутками. У сотрудников бывали выходные дни, а ПетроЧК выходных не знало. Матвей мог сравнить жандармерию, особенно отделение политического сыска – Охранного. Фактически должность у него равная прежней, только ныне не самодержавие охраняет, а большевистскую власть. Но при царе руководствовались законами, был суд и адвокаты. А сейчас пролетарская необходимость правит, адвокаты забыты и жестокость во всем. И чекисты не утруждались сбором доказательств. Говорил, что Советская власть плоха, народ обманула, значит – ведешь антисоветскую пропаганду, враг народа!

Значительная часть руководства партией и правительством была из евреев, все они имели родственников за границей. Тот же Лев Троцкий (Лейба Бронштейн), возглавлявший комиссию по изъятию церковных ценностей, организовал их вывоз за границу. Жена Троцкого – дипломированный искусствовед – отбирала самые ценные произведения искусства, иконы, церковную утварь. Полученные даром, переправлялись за границу, очень выгодно продавались.

Православная церковь, как и другие религии, была ограблена. Ценности собирались веками, ушли на Запад за пару лет. И основной канал вывоза был через Петроград в Финляндию. Не зная о налаженном ограблении и канале переправки, Матвей едва не разрушил схему. Как патриот Отечества, он был против вывоза предметов искусства и культа. Многие оклады икон были из драгоценных металлов, имели драгоценные камни – бриллианты, изумруды, сапфиры. И сами иконы, писанные мастерами век-два-три назад на досках, ценности немалой. Сам Матвей был один раз свидетелем, как описывались изъятые церковные ценности. «Специалистом» был малограмотный писарь. Оценивал и записывал на глазок.

«Икона с окладом из металла с разноцветными камнями числом четырнадцать».

И ни слова, что не железо, а серебро. Камни, каким весом – неизвестно. А разноцветные камни – это бесцветные бриллианты, самые ценимые ювелирами, рубины и изумруды.

Поле для воровства широченное. С писаря какой спрос, если у него два класса церковно-приходской школы? Изъятое свозили в комиссию. Взвешивали по весу, обращались небрежно. Иные, если нравились камни, ножами выковыривали, забирали себе. По указаниям, все изъятое и описанное должно было отправляться в Москву. Большевики распространяли слух, что на изъятые у церкви ценности закупали в Швеции паровозы. И в самом деле было, только количество купленных паровозов не соответствовало вывезенным ценностям. Паровозы были крайне необходимы, поскольку три главных завода – Коломенский, Харьковский и Луганский – стояли. За годы революции и гражданской войны парк паровозов обветшал, требовал обновления, капитального ремонта. Да еще появилось течение «мешочников», когда горожане брали в мешки для обмена одежду, обувь, бытовые предметы и ехали поездами на Кавказ, Украину и добирались даже до Средней Азии.

Поезда ходили не по расписанию, нерегулярно, люди набивались в вагоны и даже ехали на крыше. В сельских местностях меняли вещи на продукты длительного хранения – муку, сало, подсолнечное масло, зимой и мясо. Все передвижения огромных людских масс требовали вагонов, паровозов, обслуживающего персонала. Но «мешочники» не нарушали закон. Люди старались выжить.

Матвей по воспитанию, по прежней службе был государственником. И все равно, кто был у власти – царь или большевики, старался сохранить то, что принадлежало народу, стране. Его коробило, когда видел, как через границу вывозят ценности, предметы искусства. Причем не мелкие контрабандисты и не малые предметы в чемодане с двойным дном. А официально, вагонами, с сопровождающим и с документами с начальственной визой. Таможня пропускала без досмотра.

В один из дней поступил в ВЧК сигнал, что на пароходе «Двина» на рейде контрабанду в угольной яме прячут. Писал один из членов экипажа. Не подписался, но по стилю письма понятно. Не сможет человек, не знакомый с судами, описывать столь точно. Да и у человека с берега в письме было бы «вторая палуба», а мореман сообщит – «квартердек». И корабль собирался выйти в море завтра. Матвей взял двух сотрудников и отправился в торговый порт. На причале бочки, ящики, пиломатериал в пакетах. Ну да, России только и оставалось, что торговать лесом да церковной утварью. Постыдно, довести страну до разрухи. А перед Первой мировой, в 1914 году по промышленному производству на пятом месте в мире была.

Капитана на судне не оказалось, его замещал старпом. Матвей сообщил о подозрении.

– Выделите матросов, немного потрудиться придется в угольной яме.

– У меня на судне всего четыре матроса, остальные на берег сошли.

– Тогда переодевайтесь и берите лопату в руки.

Скривился, но попробуй не выполнить распоряжение ЧК. Матвей с сотрудниками занял пост на трапе. Оттуда видно хорошо и угольная пыль почти не долетала.

Перекидать уголька пришлось не одну тонну. Потом один из матросов лопатой наткнулся на нечто твердое. Матвей с сотрудниками с трапа спустился. Матросы уголь расчистили. Открылся деревянный ящик в половину фигуры человека.

– Вытаскивайте!

Ящик добротный, гвоздями заколочен. Сбегали за инструментом, вскрыли крышку.

– Всем в сторону! – распорядился Матвей.

Увидят содержимое, разболтают. На каждый роток не накинешь платок. Не прикажешь, присяги не давали. Сотрудники подняли крышку. Матвей увидел шесть картин, проложенных картоном, чтобы не повредить. Аккуратно вытащил одну. Айвазовский. Вернул на место. Сотрудник ПетроЧК протянул разочарованно:

– Рисунки! Было бы из-за чего уголь разгребать!

Вот он, недостаток образования! Да за такую картину через десятки лет будут платить серьезные деньги. Да и сейчас настоящий ценитель искусства может весь пароход купить. Не Рембрандт или Ван Гог, но из российских не последний.

– Аккуратно выносите на палубу, – распорядился Матвей. – Со старпомом пишите акт.

А сам принялся допрашивать матросов, кто кочегары? Кто бункеровал пароход углем и когда? И сразу под протокол. И ничего, что карандашом, такие бумаги тоже проходили. Зимой, бывало, чернила от холода замерзали. Да и нехватка чернил была.