— Ты писал мне? — я еле разлепила пересохшие губы, с опозданием осознавая весь страшный смысл его предыдущих фраз. — Я ничего не получала. Ты где был? В Волгограде потом? Мне в части дали новый адрес, или тебя снова перевели куда-то?

Джек убрал руки, отвернулся, шагнул к стене, ударился об нее лбом и замер. Я назвала номер части. И адрес. Я так и не забыла его.

— Я не получил от тебя ни одного письма после того первого. Как так?

Он обернулся — глаза блестели. Это снова были глаза мальчика. А слезы — так час назад смотрел на меня мой собственный сын.

— А где все твои письма?

— В жопе! Как и вся моя жизнь. Я рад, что у тебя все хорошо.

Он шагнул к двери — я схватила его за руку.

— У меня ничего с Серегой не было. Двадцать лет прошло. Не надо…

Он вырвал руку.

— Полтора года! Неужели не подождать было?! В лицо не могла мне сказать, что я говно и дать мне возможность оправдаться?! Да и когда Рыков оболгал меня? За пару месяцев до дембеля? Когда ты этого Гошу найти-то успела? Хотя чего там… Дурное дело нехитрое…

Я снова схватила его за руку:

— Какого Гошу?

Джек чуть нагнулся ко мне — не для поцелуя, а чтобы голос прозвучал еще злее:

— Ну или как там твоего рыжего звали? Ваша Катя мне даже фотку показала.

— Катя?

Мое сердце подпрыгнуло в горло.

— Фотку? Мою? С рыжим? — голос то появлялся, то пропадал. — С елкой? Это Генка, мой троюродный брат, у которого я жила до второго курса. Я же тебе писала о нем и фотки посылала… Но ты их не получал… Катя…

Сердце мое не билось — застряло между гландами.

— Когда ты виделся с Катей?

— Когда твоя мать у меня перед мордой дверь захлопнула со словами, что у тебя в Москве все хорошо и чтобы я о тебе забыл. Но я снова написал тебе на московский адрес. Без ответа. И даже приезжал. Только дверь поцеловал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Так они в Израиль уехали. Когда ты видел Катю?

— Когда из Москвы вернулся. Вытащил ее разговорить. Думал, может, твоя мать мутит просто… Катя и сказала, чтобы я устраивал свою жизнь, потому что ты ее уже устроила. Я и попросил отца меня куда-нибудь подальше отправить. Не мог даже по Питеру ходить. Безвылазно в Екатеринбурге просидел. Даже мысли были навсегда там осесть. И тоже не сложилась, но это так… Неважно.

Я нашла стул — села. Рухнула.

— Не ходи к Сереге.

— Не буду бить, не переживай, — усмехнулся Джек. — Наверное, время пришло такое — друзей терять не только на кладбище…

— Не трогай Рыкова. Я думаю, он вообще тут не при чем. Это мне Катя его слова передала. А слов, наверное, никаких и не было…

Теперь на смену тошноте пришло непреодолимое желание разреветься. Громко, как плачут только маленькие дети!

— Серега с ума по тебе сходил… Я ему чуть зубы не выбил… Наверное, так и не изжил это в себе. Хреново у него с женой, бухает, баб водит в городе, пока та с детьми на даче… Вчера мне очень хотелось бутылкой ему по кумполу дать за разговорчики! А потом подумал — я же его прекрасно понимаю… Ты это, давай вали обратно в Москву, мужика без присмотра оставлять нельзя. Мужик-то хороший, другого бы ты не выбрала. И дети хорошие. Пожалей их… Была бы причина уезжать, а бабло… Ну сколько тебе реально надо? Неужели он мало тебе приносит? Или не все так радужно? Гуляет? Решила себя в другой области ему доказать?

Я подняла на него глаза, поднять плечи у меня не получилось.

— Заткнись, Сомов! Заткнись! Вали к своей Кире и не лезь мне в душу!

Он отлепился от стены.

— Свалю! Завтра! В шесть вечера! Кира — моя ученица, вечная… Муж ее одну за руль не пускает, хотя права давно ей подарил. Вот, катаемся по городу утром, днем и вечером… Я давно работаю инструктором по безопасности вождения…

— Ты?

Я рассмеялась.

— По безопасности вождения? Смешно!

Но я не смеялась — я плакала. В открытую. Но как взрослая женщина. Тихо. Нет, не совсем как взрослая. Нужно было дождаться, когда Сомов уйдет, но я не смогла… Дождаться его из армии.

— Яся, не надо… Ну чего ты? Я не хотел тебя обидеть…

Он стоял передо мной на коленях, а я лежала носом у него на плече. Боже ж ты мой… Как же так…

— Я ее ненавижу…

— Катю? — Джек сильнее прижал меня к груди. — Эту пигалицу? Она была рупором. Еще скажи, что она письма у почтового голубя воровала. Ведь явно мой батя дал указание выкидывать и входящие и исходящие.

— Если бы только Генка тогда не уехал…

— Ясь, сама сказала, двадцать лет прошло. Посмотри, какая у тебя семья замечательная… Хотя бы дети… Ну а мужики, мы все козлы… Вон Кира постоянно плачется, что у мужа в телефоне другие бабы…

— А ты ее утешаешь? — не оторвала я носа от его мокрого плеча.

— Мне больше всех надо, что ли? Мне двадцатилетние не нравятся. Я вот лучше с трехлетней цветочек посажу… Если разрешишь. Но я могу уйти, как скажешь…

Я отстранилась, провела ладонью по своему мокрому лицу.

— А кто судачка почистит? И я не могу в таком состоянии одна Алиску встретить… Не уходи.

И я снова уткнулась ему в плечо — не сдержалась. Слишком долго сдерживалась — двадцать лет. Лучше бы ты козлом оставался, чем вот так… Коза оказалась собственная сестра, ну и мать…

Я бы так и ревела, наверное, если бы на улице не раздался собачий лай. Джек бросил меня и открыл дверь раньше, чем к ней подошёл мой сын.

— Пса угомони! Сестра же спит!

Они задержались на веранде достаточно, чтобы я успела вытащить из ящика луковицу и разрезать пополам. С Джеком только и делать, что шифроваться — судьба такая! Луковая шелуха полетела в раковину. Морда красная — ну как же я так, лицо не удержала… Зачем показала слабинку? Да накрыло и вывернуло душу наизнанку — кто такое выдержит! Он же сам почти что ревел, как пацан! Скупая мужская слеза дороже всех женских — мною пролитых.