— А я не просил ее меня рожать! — буркнул Ярослав зло.

— Наверное, твой папа попросил. И я не думаю, что он будет в восторге от твоего поведения. Или ты думаешь, что только ты можешь звонить отцу жаловаться?

Сомов, в тебе воспитатель проснулся?

— Женя, хватит! — во мне проснулось желание вытолкать его взашей. — Он все понял. Можете уже наконец этот чертов гамак повесить?!

— Да он тебе все равно не нужен! — не смог промолчать мой сыночек.

— А это тебя не касается, нужен он ей или нет! — не выдержал Сомов речь в назидательном тоне, повысил голос на чужого ребенка. — Твое дело — повесить гамак и точка! Или вали судака чистить, а здесь я все сам сделаю!

Вот что ты завелся? Если я по пьяни и спросила у тебя совета по воспитанию мальчиков, то это не было разрешением к действию. И точно про ремень добавила к красному словцу — и мало лично тебя дядя Володя лупил, нормальный мужик из тебя не вышел…

Я сделала шаг вперед — настрой во мне был воинственный.

— Ярослав, иди погуляй! — и заметив в глазах Сомова злость, добавила: — К Егору!

— Чего ты на меня орешь?!

В глазах сына стояли слезы: большие, крупные, настоящие…

— Чего ты на меня всегда орешь? Что я тебе плохого сделал? Что?

Я снова впала в ступор — или секунда пролетела слишком быстро. Сомов снова опередил меня:

— Давай! Еще разревись тут!

Нет, здесь Ярослав реветь не собирался — рванулся к двери: куда ему бежать? За воротами чужой мир, только внутри дома есть клетка восемь на восемь метров… И даже если он шарахнет дверью, я не могу его останавливать — я позволила постороннему мужику унизить его! И сейчас я его ударила — постороннего, по руке, пусть и не была уверена, что эта рука пыталась схватить за руку моего сына. Пошла секунда тишины — и закончилась хлопком двери.

— Кого ты растишь! — отдернул руку Сомов.

— А ты не растишь никого!

Он сжался у меня на глазах, но мне его не было жалко. Контрольный в голову прозвучал еще громче, я вложила в него всю накопившуюся за двадцать лет злость:

— Надеюсь, Марина лучше меня справляется с ролью матери…

Джек швырнул анкер на половицы. В доме он ничего не оставлял: документы и ключи лежат в кармане джинсов. Пусть шарахает калиткой — мне плевать! Я бы еще добавила, если бы Сомов не сбежал так быстро. Убирайся — из моего дома, с моего участка, из моей жизни! И не смей указывать ребенку, который не твой, что ему делать!

А что теперь делать мне? После того, как закрою калитку… Как вернуться в дом, провонявший рыбой и посторонним мужиком?

Коленки дрожали, но я как-то поднялась на второй этаж и тихо позвала сына по имени.

— Что тебе надо? — вышел он к лестнице.

— Спустись вниз и повесь гамак.

— Он ушел? Из-за меня?

Лицо Ярослава было серым.

— Нет… Это не из-за тебя… Это из-за меня, — продолжала я тихо. — Это трудно объяснить. Просто… Просто мы последний раз виделись детьми, и… Ну и нелегко так быстро повзрослеть… Для меня он все еще не взрослый дядька, а маленький мальчик…

О, да, увы… Так и есть — и даже останься Джек со вчерашней щетиной, она бы выглядела в моих глазах первым пушком. Вот и моя защита от наваждения: открыть глаза и увидеть морщины. Ведь я мечтала о мальчике, а взрослый он мне не нужен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Повесь гамак и… Может, сходишь к Егору и пригласишь его с родителями к нам, если они, конечно, не уезжают. А то рыба испортится.

— Я не ем рыбу, — буркнул Ярослав.

— Вам с Егором я охотничьи колбаски поджарю. Идет?

— А чего ты сама не позвонишь? Это же твоя подружка.

— Ярослав, она была моей подружкой. Но прошло двадцать лет. Я ее не знаю взрослой, пойми ты это. Я приглашаю ее только ради Егора, если ты, конечно, хочешь, чтобы Егор пришел. Если нет, так и скажи…

— Мне без разницы…

Это, типа, он согласился. Я спустилась вниз и с веранды набрала номер Алиски.

— Если, конечно, у вас нет других планов, — давала я бывшей подружке возможность отказаться, если мое общество ей в тягость.

— Я в отпуске, а муж утром уедет. Во сколько нам прийти?

— Ну, к шести, чтобы старшие успели пообщаться…

— Слава, это не мое, конечно, дело…

Сердце у меня упало.

— Это был Сомов, я не обозналась?

— Где?

Где мой голос, чтобы говорить спокойно?

— С Ярославом?

— Да, он. Приехал на юбилей к своему Юрке. Я тоже удивилась, встретив его там. Они за рыбой как раз и ходили. Кстати, Егор сейчас свободен с собакой погулять?

Я смотрела на Ярослава, который вертел в руках крюк.

— А Женя вечером будет? — спросила Алиска совсем шепотом.

— С чего вдруг? Он в город уехал.

— А… Хорошо… Мне Егора к вам отправить?

— Ярослав сейчас за ним зайдет.

Я повернулась к сыну.

— Ярик, погуляй с Берькой. Потом возьмем дрель. Пусть Женька поспит.

Собака все время просидела взаперти — а так, наверное, откусила бы кому-то яйца, защищая хозяйского сына. Не надо было запирать Берьку, вот не надо было…

Но я не смогла сидеть спокойно — руки слишком тряслись, чтобы удержать скользкую рыбину. Да мне и не хотелось к ней прикасаться, а от одной только мысли отрезания головы и потрошения, к горлу подступал кислый ком — я просто не позавтракала и не пообедала, а Алиску пригласила, чтобы не выкинуть рыбу в помойку. Мы, внуки блокадников, не швыряемся едой, даже при забитом холодильнике. Можно, конечно, было скормить судака соседским кошкам — тоже блокадная память, мяукающие героини спасли город от нашествия крыс. Но как усмирить кошек, которые скребут на душе?

Позвонить матери и попросить ее приехать? Сказать, что освободила для нее вторник, пригласив семью Алиски сегодня. Пусть мама думает, что это сделано ради нее. Но это все ради меня, чтобы не оставаться вечером одной с детьми и один на один с ужасными мыслями.