— Извини, — получила я в спину и обернулась. — В следующий раз сначала спрошу тебя.

— И только потом возьмешь ключи?

Я еле успела поймать связку, которая была кинула с силой и меткостью дискобола. Сейчас, если спросит «Мне уйти?», скажу «да, уходи!» — так, кажется, будет лучше для всех…

— Можно с Ярославом дров наколоть?

— Это опасно.

— Жить вообще опасно. Мужика растишь или кого…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А ты его отцу позвони и спроси.

Джек вскинул голову:

— Ты меня на слабо берешь, что ли? Давай телефон, позвоню. Мне скрывать нечего.

Моя голова тоже сидела на шее как влитая, не опускалась.

— Я это заметила. Разгуливаешь с моими детьми по всему садоводству, точно я тебя в няньки наняла… Проверяешь, насколько мне плевать на разговоры за спиной? Плевать. Но вот на то, что Ярослав скажет своему отцу, нет.

Джек усмехнулся.

— Отцу… Что ж ты его мужем-то не называешь?

— Так разговор не обо мне, а о ребенке. Я, кажется, объяснила тебе вчера про гиперопеку.

— Я и говорю, кого растите? Объяснить ему, как мальчиков воспитывать?

Взгляды так и остались прикованными друг к другу.

— Тебе нужно поколоть дрова, поколи, — почти что выплюнула я.

— А баню без дров как ты топить собралась? — проглотил мой подкол Джек.

— Я вообще топить ее не собираюсь. Как и печку. А собираюсь поставить кварцевые батареи в дом и топить электричеством. Жень, я не просила помощи. Я справляюсь. Да и вся твоя помощь больше на медвежью услугу походит. Ты ведь изначально не помогать пришел?

— А зачем тогда? — его руки оказались в карманах джинсов, влезли…

— Не хочу гадать. Сам скажи, если хочешь…

— Чего гадать? Тебя увидеть…

И так и буравит взглядом.

— Вчера ты хотел увидеть моего сына — я не в мясо была, все помню. Увидел? Доволен? Я понимаю, что тебя колбасит после развода. Не считай меня полной дурой или черствой. Но это мой сын, не твой. И у него есть отец, с которым мы как-нибудь уж сами решим, что можно нашему сыну, а что нельзя от слова совсем. Пожалуйста, не распространяй на Ярослава свой родительский опыт. Он не Володя. Он другой.

Секундной паузы хватило, чтобы отвернуться, и слова Джека снова ударили меня в спину:

— И ты совсем не боишься, что кто-то распространит на него свой материнский опыт в Москве?

Обернулась — снова поймала взгляд, прищуренный.

— Там есть бабушка.

— Что ж, твоими же словами… Блажен, кто верует.

— Я не хочу это обсуждать.

— Я уже это понял, не дурак.

И он спустил собаку с поводка, но облаяла она почему-то меня.

Дура действительно была тут я, потому что позволила Джеку остаться. Попросила. Сообразить бы вовремя, что слёзы через минуту высохнут и из семнадцатилетней дурочки я вернусь в шкуру взрослой женщины, которая и так уже собрала за спиной вагон сплетен, к чему к нему пристёгивать еще и тележку этим вот совместным ужином с Сомовым. Но что сделано, то сделано. Гнала его, гнала, а он все не уходит, как та лиса из заячьей избушки. Крепко засел. Собака гнала-гнала, не выгнала, а я и подавно не выгоню…

Сказочка, детская… Но на ум приходит и взрослая — а счастье было так возможно, так близко… Но Пушкин неспроста оставил своего героя в минуту злую для него — знал, что в одну реку дважды не вступают. Евгений Сомов похож на моего Джека лишь смутно… Своей костлявостью, если только… Но я на него голого уже насмотрелась. Пусть одевается.

— Может, хватит уже голым ходить? — спросила с веранды. — Я футболку на стул повесила.

— Я не голый, я в джинсах…

— Большая разница! — растянула я рот в большую улыбку, и Джек не стал напоминать про трусы Ярослава.

У меня память не такая короткая.

— К гостям оденусь, не переживай…

— Было б о чем переживать…

Как же хотелось перегнуться через перила и получить поцелуй. Как в кино. В жизни у нас такого не было: все тайком. А сейчас между нами не может быть никакой тайны, стоим перед детьми как на ладони. Но пошалить словами ведь можно? Это так невинно, когда твердо веришь, что ничего за скользкими словами не последует. Он уйдет вечером еще до того, как я уложу детишек спать. Старший раньше одиннадцати точно не уснет. А я не дотяну и до десяти.

Надеюсь, гости догадаются по виду хозяйки, что хозяйка хочет спать. Одна. Не одной уснуть у меня еще долго не получится. С Джеком мы никогда и не спали в одной постели — только мечтали сделать это в Москве, в мае, который для нас так и не наступил. Но крепче объятий, чем прощальные на присяге, не было за всю нашу недолгую любовь длиною в детство. Когда повзрослели, обняли, увы, других. Увы? А может разбежались бы, не успев вновь встретиться. Кто знает… Знаю лишь одно — после новой встречи не было б той жгучей обиды, которая выжгла душу настолько, что я перестала верить в возможность встретить мужчину своей мечты и согласилась на брак по расчету. Где же мы с Владом просчитались? Он — нигде, а я — везде.

А что сейчас? Двадцать лет прошло, мы уже не мы… И если бы не проблемы в настоящем, не плакали бы мы с Сомовым по прошлому. Надо просто расслабиться — другого не дано, и улыбаться людям, которые точно подумают про нас всякую херню. Главное, этой херни не допустить в действительности.

Я запрягла дочку ставить на стол небьющиеся тарелки, а Ярослава с колбасками отправила во двор. И с собакой, которая готова была продаться за них чужому мужику! Картошку я поджарила на сковородке, но сын вскоре явился ко мне с требованием фольги и картошки для запекания в золе. Пусть делают, что хотят. Сегодня — что хотят!

Гости явились после звонка, во время которого я не стала сообщать о Сомове. Так легче будет избежать личных вопросов — в лоб ничего плохого не скажут, а мысли других не проконтролируешь! Свои, впрочем, тоже, и я выдохнула с облегчением, когда Джек вышел из ванной комнаты в футболке моего сына. Калитку гостям пошел открывать Ярослав и вернулся ко мне с букетом из лука, чеснока, укропа и — петрушки, хотя дарители пока не догадывались, какая петрушка ждет их за столом. Под фанфары из собачьего лая. Все шнауцеры такие? Или это мы Берьку плохо воспитали? Ну так к нам гости не ходили толпами…