утра на валидоле.

Как пророк, подследственный бородой оброс.

…А Мадонна шла по Иудее!

В платьице, застиранном до сини,

Шла Она с котомкой за плечами,

С каждым шагом становясь красивей,

С каждым вздохом делаясь печальней,

Шла, платок на голову набросив, —

Всех земных страданий средоточьем.

И уныло брёл за Ней Иосиф,

Убежавший славы Божий отчим…

Аве Мария…

Упекли пророка в республику Коми,

А он и перекинься башкою в лебеду.

А следователь-хмурик получил в месткоме

Льготную путевку на месяц в Теберду.

… А Мадонна шла по Иудее!

Оскользаясь на размокшей глине,

Обдирая платье о терновник,

Шла Она и думала о Сыне

И о смертных горестях Сыновних.

Ах, как ныли ноги у Мадонны,

Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи!..

А вослед Ей ражие долдоны

Отпускали шутки жеребячьи.

Аве Мария…

Грянули впоследствии всякие хренации,

Следователь-хмурик на пенсии в Москве,

А справочку с печатью о реабилитации

Выслали в Калинин пророковой вдове.

…А Мадонна шла по Иудее!

И всё легче, тоньше, всё худее

С каждым шагом становилось тело…

А вокруг шумела Иудея

И о мёртвых помнить не хотела.

Но ложились тени на суглинок,

И таились тени в каждой пяди —

Тени всех бутырок и треблинок,

Всех измен, предательств и распятий…

Аве Мария!..

1966–1969

Рассказ старого конармейца

Когда от скуки дохли лошади

И нас косил под корень тиф,

Собрал людей комдив на площади,

И так людям сказал комдив:

«Плохое дело, братцы-конники,

Позор и трепет не за грош!

А гады лекари-законники

Твердят, что тиф разносит вошь!

Им вша, конечно, незнакомая,

Им, сукам, вша не по душе,

А вша — простая насекомая,

И дело вовсе не во вше.

И надо силой нашей конною

Свести, к чертям, с лица земли,

И надо кончить с этой контрою,

Чтоб смуту сеять не могли».

И только слово было сказано,

Как понял я, что быть тому:

Поймал жида четырехглазого —

И утопил его в Дону.

И было мне признанье дружное,

И был воспет мой героизм,

И мне комдив вручил оружие —

За пролетарский гуманизм.

1970–1971

Ещё раз о чёрте

Я считал слонов и в нечет, и в чет,

И всё-таки я не уснул.

И тут явился ко мне мой чёрт

И уселся верхом на стул.

И сказал мой чёрт:

— Ну как, старина?

Ну как же мы порешим?

Подпишем союз — и айда в стремена,

И ещё чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придётся потом платить,

Так ведь это ж, пойми, — потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, — потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех

Этой горькой порой седин,

И что счастье не в том, что один за всех,

А в том, что все — как один!

И ты поймёшь, что нет над тобой суда,

Нет проклятия прошлых лет,

Когда вместе со всеми ты скажешь «да»

И вместе со всеми — «нет»!

И ты будешь волков на земле плодить

И учить их вилять хвостом!

А то, что придётся потом платить,

Так ведь это ж, пойми, — потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, — потом!

И что душа? — Прошлогодний снег!

А глядишь — пронесёт и так!

В наш атомный век, в наш каменный век

На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это добро,

Если всем дорога — в золу?!

Так давай же, бери, старина, перо

И вот здесь распишись, в углу!

Тут чёрт потрогал мизинцем бровь

И придвинул ко мне флакон…

И я спросил его:

— Это кровь?

— Чернила! — ответил он.

Аллилуйя, аллилуйя!

— Чернила! — ответил он.

<1969>

Новогодняя фантасмагория [28]

«Старый Новый год я встречал тогда в Ленинграде. И встречал я его в компании людей, большинство из них подали заявление на отъезд. Большинство из них… Это был Новый год, встреча и прощание одновременно» (фонограмма).

_____

В новогодний бедлам, как в обрыв

на крутом вираже,

Все ещё только входят, а свечи погасли уже,

И лежит в сельдерее, убитый злодейским ножом,

Поросёнок с бумажною розой, покойник-пижон.

А полковник-пижон, что того поросенка принёс,

Открывает боржом и целует хозяйку взасос.

Он совсем разнуздался, подлец, он отбился от рук!..

И следят за полковником три кандидата наук.

А хозяйка мила, а хозяйка чертовски мила!

И уже за столом, как положено, куча-мала —

Кто-то ест, кто-то пьёт, кто-то ждёт,

что ему подмигнут,

И полковник надрался, как маршал,

за десять минут.

Над его головой произносят заздравную речь

И суют мне гитару, чтоб общество

песней развлечь…

Ну помилуйте, братцы, какие тут песни, пока