РОЖДЕСТВО

Все шло по плану, но немножко наспех,

Спускался вечер, спал Младенец в яслях,

Статисты робко заняли места,

И Матерь Божья наблюдала немо,

Как в каменное небо Вифлеема

Всходила Благовещенья звезда.

Но тут в вертеп ворвались два подпаска

И крикнули, что вышла неувязка,

Что праздник отменяется, увы,

Что римляне не понимают шуток, —

И загремели на пятнадцать суток

Поддавшие на радостях волхвы.

Стало тихо, тихо, тихо,

В крике замерли уста,

Зашипела, как шутиха,

И погасла та звезда.

Стало зябко, зябко, зябко,

И в предчувствии конца

Закудахтала козявка,

Вол заблеял, как овца.

Все завыли, захрипели!..

Но, не внемля той возне,

Спал Младенец в колыбели

И причмокивал во сне.

Уже светало. Розовело небо.

Но тут раздались гулко у вертепа

Намеренно тяжёлые шаги,

И Матерь Божья замерла в тревоге,

Когда открылась дверь и на пороге

Кавказские явились сапоги.

И разом потерявшие значенье

Столетья, лихолетья и мгновенья

Сомкнулись в безначальное кольцо.

А он вошёл и поклонился еле,

И обратил неспешно к колыбели

Забрызганное оспою лицо.

«Значит, вот он — этот самый

Жалкий пасынок земной,

Что и кровью, и осанной

Потягается со мной…

Неужели, неужели

Столько лет и столько дней

Ты, сопящий в колыбели,

Будешь мукою моей?!

И меня с тобою, пешка,

Время бросит на весы?» —

И недобрая усмешка

Чуть приподняла усы.

А три волхва томились в карантине.

Их в карантине быстро укротили:

Лупили и под вздох, и по челу,

И римский опер, жаждая награды,

Им говорил: «Сперва колитесь, гады,

А после разберёмся, что к чему».

И, понимая, чем грозит опала,

Пошли волхвы молоть, что ни попало.

Припоминали даты, имена…

И полетели головы. И это

Была вполне весомая примета,

Что новые настали времена.

КЛЯТВА ВОЖДЯ

«Потные, мордастые евреи,

Шайка проходимцев и ворья,

Всякие Иоанны и Матфеи

Наплетут с три короба вранья!

Сколько их посыпет раны солью,

Лишь бы им взобраться на Синай!

Ладно, ладно, я не прекословлю:

Ты был первый — Ты и начинай.

Встань — ив путь по городам и весям,

Чудеса и мудрости твори!

Отчего ж Ты, Господи, невесел?

Где они, соратники Твои?

Бражничали, ели, гостевали,

А пришла беда — и след простыл!

Нет, не зря Ты ночью в Гефсимани

Струсил и пардону запросил.

Где Твоих приспешников орава

В смертный Твой, в последний час земной?

И смеётся над Тобой Варавва…

Он бы посмеялся надо мной!..

Был Ты просто-напросто предтечей.

Не творцом, а жертвою стихий!

Ты не Божий сын, а человечий,

Если мог воскликнуть: «Не убий!»

Душ ловец, Ты вышел на рассвете

С бедной сетью из расхожих слов —

На исходе двух тысячелетий

Покажи, велик ли Твой улов?

Слаб душою и умом не шибок,

Верил Ты и Богу, и царю…

Я не повторю Твоих ошибок.

Ни одной из них не повторю!

В мире не найдётся святотатца,

Чтобы поднял на м е н я копьё…

Если ж я умру — что может статься, —

Вечным будет царствие моё!»

ПОДМОСКОВНАЯ НОЧЬ

Он один! А ему неможется,

И уходит окно во мглу…

Он считает шаги, и множится

Счёт шагов — от угла к углу!

От угла до угла потерянно

Он шагает, как заводной!

Сто постелей ему постелено —

Не уснуть ему ни в одной.

По паркетному полу голому —

Шаг. И отдых. И снова шаг.

Ломит голову. Ломит голову,

И противно гудит в ушах.

Будто кто-то струну басовую

Тронул пальцем — и канул прочь.

Что же делать ему в бессонную,

В одинокую эту ночь?

Вином упиться?

Позвать врача?

Но врач — убийца.

Вино — моча…

Вокруг потёмки,

И спят давно

Друзья — подонки,

Друзья — говно!

На целом свете

Лишь сон и снег,

А он — в ответе

Один за всех!

И, как будто стирая оспины,

Вытирает он пот со лба:

Почему, почему, о Господи,

Так жестока к нему судьба?

То предательством, то потерею

Оглушают всю жизнь его!

«Что стоишь ты там, за портьерою?

Ты не бойся меня, Серго!

Эту комнату неказистую

Пусть твоё озарит лицо,

Ты напой мне, Серго, грузинскую,

Ту, любимую мной, кацо!

Ту, что деды певали исстари,

Отправляясь в последний путь…

Спой, Серго, и забудь о выстреле,

Хоть на десять минут забудь!

Но полно, полно,

Молчи, не пой!

Ты предал подло —

И пёс с тобой!

И пёс со всеми —

Повзводно в тлен!

И все их семьи

До ста колен!»

Повсюду злоба,

Везде — враги!

Ледком озноба —

Шаги, шаги!..

Над столицами поседевшими

Ночь и темень — хоть глаз коли.

Президенты спят с президентшами,

Спят министры и короли.

Мир, во славу гремевший маршами,

Спит в снегу с головы до пят,

Спят министры его и маршалы…

Он не знал, что они не спят,

Что, притихшие, сводки утренней

В страхе ждут — и с надеждой ждут.

А ему всё хужей, всё муторней,

Сапоги почему-то жмут…

Неприказанный, неположенный

За