двести «Любительской»…

А пронзительный ветер, предвестник зимы,

Дует в двери капеллы Святого Фомы,

И поёт орган, что всему итог —

Это вечный сон, это тлен и прах!

— Но не кощунствуй, Бах! — говорит Бог.

— А ты дослушай, Бог! — говорит Бах. —

Ты дослушай!..

… А у суки-соседки гулянка в соку.

Девки воют, хихикают хахали.

Я пол-литра открою, нарежу сырку,

Дам жене валидолу на сахаре,

И по первой налью, и налью по второй,

И сырку, и колбаски покушаю,

И о том, что я самый геройский герой,

Передачу охотно послушаю.

И трофейную трубку свою запалю,

Посмеюсь над мычащею бабкою,

И ещё раз налью, и ещё раз налью,

И к соседке схожу за добавкою…

Он снимает камзол, он сдирает парик.

Дети шепчутся в детской: «Вернулся старик…»

Что ж, ему за сорок — немалый срок,

Синева, как пыль, на его губах…

— Доброй ночи, Бах, — говорит Бог.

— Доброй ночи, Бог, — говорит Бах. —

Доброй ночи!..

<Декабрь 1970>

История, проливающая свет

на некоторые дипломатические тайны,

или

Про то, как все это было на самом деле

(Рассказ закройщика)

Ну была она жуткою шельмою,

Одевалась в джерси и мохер,

И звалась эта дамочка Ш ейлою

На гнилой заграничный манер.

Отличалась упрямством отчаянным:

Что захочет, мол, то и возьмем…

Ее маму за связь с англичанином

Залопатили в сорок восьмом.

Было все: и приютская коечка,

И засъёмочки в профиль и в фас…

А по ней и не скажешь нисколечко —

Прямо дамочка «маде ин Франс»!

Не стирала по знакомым пелёнки,

А служила в ателье на приёмке,

Оформляла исключительно шибко

И очки ещё носила для шика,

И оправа на очках роговая…

Словом, дамочка вполне роковая!

Роковая, говорю, роковая,

Роковая прямо как таковая!

Только сердце ей вроде как заперли.

На признанья смеялась — враньё!

Два закройщика с брючником запили

Исключительно через нее.

Не смеяться бы надо — молиться ей!

Жисть её и прижала за то.

…Вот однажды сержант из милиции

Сдал в пошив ей букле на пальто.

Но совсем не букле тут причиною,

А причиною — пристальный взгляд.

Был сержант этот видным мужчиною:

Рост четвертый, размер пятьдесят.

И начались тут у них трали-вали,

Совершенно то есть стыд потеряли:

Позабыли, что для нашей эпохи

Не подходят эти «ахи» и «охи».

Он трезвонит ей, от дел отвлекает:

Сообщите, мол, как жисть протекает?

Протекает, говорит, протекает…

Мы-то знаем, на чего намекает!

Вот однажды сержант из милиции

У «Динамо» стоял на посту:

Натурально, при всей амуниции,

Со свистком мелодичным во рту.

Вот он видит, идет его Шейлочка,

И, заметьте, идёт не одна!

Он встряхнул головой хорошенечко,

Видит — это и вправду она.

И тогда, как алкаш на посудинку,

Невзирая на свист и гудки,

Он бросается к Шейнину спутнику

И хватает его за грудки!

Ой, сержант, вы пальцем в небо попали!

То ж не хахаль был, а Шейнин папаня:

Он приехал повидаться с дочуркой

И не ждал такой проделки нечуткой!

Фантазия на русские темы

Он приехал из родимого Глазго,

А ему дают по рылу как назло!

Прямо назло, говорю, прямо нагло,

Прямо ихней пропаганде — как масло!

Ну начались тут трения с Лондоном,

Взяли наших посольских в клещи:

Раз, мол, вы обижаете лордов нам —

Мы вам тоже написаем в щи!

А лишь вынесли лорды решение:

Выслать тех-то и тех-то и др., —

Наш сержант получил повышение

Как борец за прогресс и за мир!

И никто и не вспомнил о Шейлочке,

Только брючник надрался, балда.

Ну а Шейлочку в «раковой шеечке»

Отвезли неизвестно куда.

Приходили два хмыря из Минздрава,

До обеда проторчали у зава…

Он уж после им сказал, на летучке,

Что в дурдоме она чуйствует лучше.

«Это ж с дури, — он сказал, — наша дружба

Не встречала в ней ответа как нужно!

Всё как нужно, — он сказал, — всё как

нужно!»

…До чего ж все, братцы, тошно и скушно!

1968

Пейзаж

«…На даче Большого театра у ворот стоит безумно странное сооружение, такое, значит, похожее на землемерный столб, врытое в землю. Там… деления написаны от одного до семи, так грубо кисточкой написаны: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь. И покачивается гиря на проволоке. Понять, что это такое, невозможно. Я, значит, долго ходил там, спрашивал, даже у Галины Сергеевны Улановой, я говорю: «Что это такое?» Она говорит: «Ей-Богу, не знаю». Потом я ещё у других людей спрашивал. Потом я пошёл к официантке, я говорю: «Что это такое у вас?» Она говорит: «Как, Александр Аркадьевич? Это говномер!» Я говорю: «Как говномер?» Она говорит: «Ну это подведено сзади, значит, к ассенизационной яме. Значит, там уровень подымается, значит — гиря опускается… Как