Репетиция шла своим чередом. Исполнители выходили по своим порядковым номерам. Отстрелявшийся первым Бернес, видя моё волнение, успокаивающе хлопнул по плечу:

– Не боись, Егорка, прорвёмся!

– Говорят, у Фурцевой очень уж крутой характер.

– Есть такое, не женщина – кремень. Министром стала недавно, но сразу принялась наводить в ведомстве свои порядки. Но ты, главное, не давай слабину. Держись уверенно, если будет о чём-то спрашивать, отвечай чётко, взгляд не отводи. Да и песня у тебя хорошая, как раз в тему. Я думаю, ей понравится.

Мое выступление прошло для меня будто в тумане. Исполнил песню в сопровождении эстрадно-симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио под руководством Юрия Силантьева, помня лишь одно – не тушеваться. Хорошо, парни с бэк-вокала не подкачали, а ведь тоже, наверное, волновались, хотя за ними всего лишь помощь на припеве. Уже за кулисами меня начало отпускать. Пальцы мелко подрагивали, спина была мокрой от пота. Однако… Кто там говорил, что петь – не мешки ворочать?

– Молодец, хорошо выступил, – поздравила меня Клемент. – И держался неплохо, самый экспрессивный номер. По-моему, Фурцевой понравилось. Кстати, это ведь ты написал песню, которую я исполняю?

– Есть такое, – скромно пожал я плечами.

– Отличная вещь. Когда я в первый раз её пела, у меня ком в горле стоял. Просто удивительно, что автор такой песни по существу ещё подросток.

Ага, вот ты удивилась бы, если бы знала, что мне на самом деле шестьдесят три… нет, уже шестьдесят четыре года, учитывая, что день рождения в той жизни я отмечаю 18 января. Что-то затягивают медики с моим выводом из комы. Может, я вообще уже помер и заселился в это тело окончательно? Оставалось только гадать и ждать, вдруг рано или поздно я очнусь на больничной койке снова пенсионером. А я уже, честно говоря, привык к этому телу, всё-таки приятно себя чувствовать молодым и здоровым. И даже вроде не так сильно и хочется вернуться в будущее. Ну а что меня там ждёт? Дочь от первого брака пятнадцать лет назад свалила в Канаду, пару внуков мне родила. Я её года два не видел на момент, как меня током шандарахнуло. Не видел, правда, вживую, по скайпу-то мы с ней раз в неделю общались. Кстати, вполне возможно, прилетела в Москву и сидит теперь у моей постели… уже скоро как год, ёлы-палы. И не знает, что папаша тут в теле юнца развлекается с девочками-ровесницами и заделался гениальным композитором. Может, даже порадовалась бы за меня.

После окончания генеральной репетиции нас всех собрали пред светлые очи Екатерины Алексеевны. Фурцева поблагодарила выступавших, сказав, что репертуар подобрался неплохой, но всё же высказала небольшое замечание в адрес Олега Анофриева:

– Олег Андреевич, вы в своей «Песне о друге» не могли бы свистеть чуть менее громко? А то прямо у меня лично уши заложило.

– Хорошо-хорошо, я просто чуть отстранюсь от микрофона, – пообещал Анофриев.

Под занавес Фурцева обратила своё внимание на меня. Честно говоря, я надеялся, что этого не случится, даже чуть спрятался за спины других исполнителей, но Екатерина Алексеевна меня высмотрела:

– Егор Мальцев? А ты чего там прячешься? Мне твоё выступление, кстати, понравилось. По сравнению с остальными выглядело живо, динамично, и песня такая… жизнеутверждающая! Особенно приятно, что посвящена космонавтам. Ты ведь и автором являешься, если Игорь Борисович меня не обманул? Ты специально её сочинил к этой дате?

– Ну, не то чтобы специально… Просто вдохновился полётом Юрия Гагарина, и понемногу в моей голове складывались музыка и текст. Вот как раз после Нового года всё и сложилось.

– Очень вовремя сложилось, Егор, – усмехнулась Фурцева. – Что ж, товарищи, надеюсь, послезавтра вы выступите так же хорошо. И запомните, Олег Андреевич, насчёт свиста. До свидания.

В день концерта, который начинался в 18 часов, мама с утра выгладила мой лучший костюм. Переодеться я должен был уже в гримёрке Колонного зала, так что пришлось ехать на такси, держа костюм в руках. Выделенную гримуборную мне пришлось делить как раз с Анофриевым. Тот всё ходил и насвистывал, пробуя разные тональности. Похоже, он всё ещё переживал назидание Фурцевой. Ещё бы, в зале должны были присутствовать первые лица страны, и опозориться перед ними – значит подписать себе приговор.

Для меня это тоже было актуально, как-никак моя творческая жизнь в этом теле только начиналась. Одно дело – вспоминать и переписывать знакомые песни, подсовывая их другим артистам, и совсем другое – выйти и спеть самому. Но тут я всё же полагался на свой опыт из той жизни.

Анофриев выступал позже меня, предпоследним, я мысленно ему посочувствовал: долго ему ещё придётся страдать. А лучше всего Бернесу, спел – и свободен. Хотя Аксельрод попросил никого после концерта не расходиться, все артисты были приглашены на банкет по случаю Дня космонавтики. Пьянка намечалась в одном из залов Дома союзов. Интересно, хотя бы шампанского удастся выпить или мне опять газировку подсунут?

Чем ближе был мой выход, тем больше я мандражировал. Господи, быстрей бы уже, что ли. Будто в первый раз, а ведь на самом деле за моей спиной столько выступлений, в том числе и на правительственных концертах… Тяпнуть бы чего. Вон у Анофриева на столике бутылка коньяка почти непочатая.

Заметив мой взгляд, Олег понимающе кивнул:

– Брызнуть от нервов капелюшку?

– Ну если только капелюшку.

Жидкость огненным смерчем пронеслась по пищеводу, и спустя минуту я почувствовал себя куда лучше. Сердце замедлило свой бешеный бег, и я, пользуясь моментом, стал распеваться.

Но когда дверь раскрылась и появившийся в дверном проёме Аксельрод сказал: «Мальцев, готовься», меня снова начало потряхивать. «Егор, держи себя в руках, – уговаривал я себя, – всё будет нормально».

Стоя за кулисами, я с закрытыми глазами слушал конферансье.

– Дорогие друзья, а сейчас перед вами выступит молодой исполнитель Егор Мальцев, – говорил Брунов. – Егору ещё нет шестнадцати, но он уже успел зарекомендовать себя талантливым композитором и поэтом. Достаточно сказать, что на этом концерте звучат его песни. Одну вы уже слышали в исполнении Марка Бернеса, вторую услышите чуть позже. А сам Егор сегодня выступает с песней «Трава у дома». Поприветствуем!

Я на негнущихся ногах в сопровождении бэков вышел на сцену под аплодисменты зала. Эх, нужно было ещё рюмашку тяпнуть! Ну всё, к чёрту, собрались, в зал не глядим и поём. Но взгляд сам собой ткнулся в правительственную ложу, где я рассмотрел Хрущёва, что-то рассказывающего своему не менее пожилому соседу. Рядом сидели Гагарин и, кажется. Титов. Алё, Никита Сергеич, я и для вас пою, поболтать можно и потом. Встряхнув себя таким образом, я прослушал вступление и запел песню Мигули и Поперечного:

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе,

Земля в иллюминаторе видна…

К концу первого куплета я окончательно пришёл в себя и дальше выдал с той экспрессией, с которой даже «Земляне» не пели в классическом варианте. Снова взгляд в ложу. Гляди-ка, а Хрущ весь внимание, теперь только остаётся молиться, чтобы ему понравилось. А то ещё устроит выволочку, как художникам-авангардистам в Манеже. Интересно, та выставка уже состоялась или ещё будет?