– Конечно, его спрашивали в училище на комсомольском собрании! – с жаром ответил я, надеясь, что не заставят пересказывать снова.

– Ну тогда, я уверен, вы легко ответите на последний вопрос, – расплылся в улыбке ещё один член. И, внезапно нахмурившись, спросил: – Мальцев, объясните, почему комсомольцы не ходят в театр?

Вот умеют же, суки, поставить в тупик! С какого перепугу я должен знать, почему комсомольцы не ходят в театр?!

– А разве они не ходят? – наконец выдавил я из себя. – Мне казалось, что…

– Совершенно не важно, что вам казалось, – при печатала меня та же девица, что интересовалась моими познаниями Устава. – На этот счёт у нас имеются аб солютно верные сведения. Из надёжных источников, – добавила она многозначительно, чем окончательно меня добила. – Вы же сами сказали, что читали Устав.

Ничего не понимаю… И что это вообще за наезды на восходящую звезду отечественной эстрады?!

– Товарищи члены, а каким, собственно говоря, образом соприкасаются театр и Устав? По-моему, ещё Владимир Ильич Ленин говорил, что из всех искусств важнейшим для нас является кино! О театре он ничего не говорил! Вернее, говорил, что театр – это прошлый век, и вообще рекомендовал наркому просвещения товарищу Луначарскому заниматься не театрами, а обучением населения грамотности.

Это я действительно помнил, ещё с юношеских лет засело в голове, когда я штудировал сборник писем вождя мирового пролетариата. Не знаю уж, читали то же самое эти пять членов или нет, но, похоже, мой ответ поставил их в тупик. Они молча переглянулись, скривив физиономии, после чего первый член мрачно сказал:

– Ладно, товарищ Мальцев, идите и подождите в коридоре. О своём решении мы сообщим вам позже.

Тридцать с небольшим минут прошли в томительном ожидании. Я не знал, куда себя деть, меряя шагами коридор. Наконец открылась дверь, из комнаты вышел давешний член и направился ко мне.

– Егор Дмитриевич, хочу поздравить вас с высоким званием советского комсомольца! – с пафосом произнёс он. – Комсомольский билет получите через неделю у секретаря.

Так я стал комсомольцем. А после ноябрьских праздников, во время нашей очередной встречи с группой «Апогей», Миха вышел с предложением:

– Егор, ты не против, если мы с парнями запишем магнитоальбом с твоими песнями? Естественно, ты везде будешь указан как автор.

Против магнитоальбома я ничего не имел. Правда, задумался, стоит ли указывать моё авторство, как бы чего не вышло, но в итоге элементарное тщеславие взяло верх. Я дал отмашку, но при условии, что запись будет проходить в моём присутствии. Если уж делать, то на совесть, под моим контролем. И если уж на то пошло, то всё же придётся идти в ВУОАП.

На удивление, там без вопросов зарегистрировали песни, невзирая на англоязычный текст. А я-то переживал… Что ж, теперь Битлам и кое-кому ещё придётся придумывать новые хиты. Правда, для этого наши песни должна услышать Европа, а лучше – весь мир, чтобы ливерпульская четвёрка и прочие исполнители не сочинили случайно уже «сочинённое мной». Понятно, потом мы будем якобы в своём праве, сможем легко выиграть дело в суде. Но я не представлял, как это – отсуживать авторство песен у тех же Битлов, как я им в глаза вообще смотреть-то буду?! Но с другой стороны – личное знакомство с легендарными музыкантами, а то как ещё возможность представилась бы…

Что-то не туда меня заносит, насочинял уже тут себе невесть что.

Благодаря папе Михи музыкантам на субботу и воскресенье выделили студию звукозаписи Всесоюзного радио. Вместе со звукорежиссёром, который, надо полагать, также что-то поимел с папы Михи. А неплохо для этого времени оборудована студия, очень неплохо. У нас в конце 1970-х и то такого не было.

Парни немного подивились, глядя, как ловко я управляюсь с аппаратурой. А я был в своей стихии, вспоминал немного подзабытые навыки. Эх, как же я соскучился по этой работе!

За два дня мы умудрились записать одиннадцать песен. Причём в нескольких вещах я играл партии то соло-гитары, то баса, то клавишника, даже барабанщика пару раз направлял в нужное русло собственным примером. Но зато записи получились отличного качества! Не мудрствуя лукаво, альбому дали название «Дебют/Debut».

Всё же немного обидно, что я всего лишь автор песен да соучастник нескольких инструментальных партий. А ведь мог бы так сразу обессмертить своё имя!.. Хотя ладно, лучшее – враг хорошего. Или: от добра добра не ищут. Больше пословиц такого типа я не помнил, но смысл, надеюсь, понятен. А я на всякий случай купил в книжном магазине самоучитель английского языка. Ежели некоторые органы начнут вдруг трясти меня на предмет знания языка вражеской страны – фантазии у них на это вполне хватит, – то я потрясу этим самоучителем и объясню, как сочинял свои песенки. Но всё же надеюсь, что Штирлиц не окажется близок к провалу. Кстати, не «сочинить» ли заглавную песню из фильма «Семнадцать мгновений весны»? Картины ещё нет, а песня уже есть! И вообще, у Таривердиева к Штирлицу будет написано немало интересных тем. А что, не мешало бы как следует обмозговать этот вопрос.

Я как-то не задумывался, почему Никодим почти никогда не покидает нашу квартиру. Разве что прошвырнётся в ближайший магазин на пятнадцать минут, да и то нередко немудреную провизию ему покупали соседи. По словам матери, пенсия у старого вора была мизерная, наверное, он и жил по средствам, ему много не требовалось. Да и не пил он, что меня хоть и удивляло, но не так и сильно.

Гости у него тоже были редкостью. Регулярно наведывался только один, молчаливый коротышка, не снимавший кепку даже в помещении, с глубоко посаженными глазками и колючим взглядом. Он приходил примерно раз в месяц, ни с кем не здороваясь, шмыгал в комнату Никодима и так же почти незаметно выскальзывал обратно.

Многое, если не всё, прояснилось перед новогодними праздниками, но лучше бы я и дальше оставался в неведении, чем узнать всё таким вот способом.

Эх, Никодим… Хороший был мужик. 23 декабря его не стало. Я в это время в училище грыз гранит музыкальной науки, а к Никодиму средь бела дня зашли трое, представившиеся его товарищами. Через полчаса покинули коммуналку, учтиво раскланявшись с вертевшейся на кухне нашей старушкой Прасковьей Степановной, причём хозяин комнатушки почему-то провожать их не вышел. Не казал носа он из своей комнаты весь день и два следующих, а на третий обитатели коммуналки почувствовали неприятный запах. Стали искать источник. Так и допендрили, что запашок пробивается из жилища Никодима. Дверь оказалась незапертой. Зашли и обнаружили, что в комнате всё вверх дном, а авторитетный вор лежит на полу без признаков жизни. Да и трудно быть живым, когда – опять же по словам соседей – на теле нет живого места, да ещё и кляп во рту, чтобы, вероятно, человек под пытками издавал поменьше звуков. А судя по фиолетовой полосе на шее, Никодима задушили удавкой. Да, непростые оказались визитёры…

Ну понятно, милиция, судмедэксперты, кипёж серьёзный поднялся, нашлась даже какая-то дальняя московская родственница, которая вроде бы приехала в морг за телом… Я, как и несколько моих соседей по коммуналке, пришёл на скромные похороны. Всё ж таки был человеку при жизни обязан. Провожали его в последний путь без слёз и криков, по-деловому. Среди тех, кто пришёл отдать последний долг, несколько человек были явно имеющие отношение к криминалу, о чём свидетельствовали наколки и характерное поведение. Ничего удивительного, может, покойник с кем-то из них когда-то чалился в зоне.