— Куда только смотрят адмиралы! — говорили в порт-артурских кружках. — Разве трудно перебросить десанты к Таку? Оттуда по железной дороге всего полсуток езды до Пекина. Две-три сотни казаков, пехоту им на поддержку, вот и будет весь этот сброд разогнан... Только время упускают...

— Да что же поделать, если из Пекина никаких просьб о помощи нет?

— Может быть, там ослепли все? Не видят, что творится?

— Да, движение не шуточное! Это не то, что было прежде.

Николай Иванович прислушивался ко всем этим разговорам. Он уже успел выхлопотать себе назначение в передовой отряд Анисимова и знал, что если войска будут двинуты, он будет с ними. С этой стороны молодой человек был спокоен. Мучила его только одна неизвестность об участи семьи Кочеровых.

Но вот его томление наконец получило некоторое удовлетворение...

Однажды вечером, когда Шатов был в офицерском собрании, ему подали телеграмму. Он, то бледнея, то краснея, вскрыл её и впился глазами в её содержание. Лицо его вдруг окаменело, невольный стон вырвался из груди. Телеграмма была от Василия Ивановича Кочерова. И содержала следующее:

«Приезжай, пока ещё можно, немедленно! Елена пропала без вести»...

Листок выпал из рук молодого человека, он почувствовал, как дыхание спёрлось в груди; в глазах потемнело, голова пошла кругом. Он был близок к обмороку.

Товарищи встревожились.

— Шатов, что с вами? — окружили они его. — Какое известие вы получили?

Николай Иванович только жестом мог указать на телеграмму. Её подняли и прочитали.

— Да ведь это ваша невеста? Вот горе-то! — послышались соболезнования.

— Успокойтесь, Шагов, будьте мужчиной, полноте! Скоро мы все пойдём и выручим вашу невесту!

Тяжким усилием воли Николай Иванович овладел собой.

— Благодарю вас, господа! — довольно твёрдо сказал он. — Да, мы пойдём. Но найдём ли мы её?

— Найдём, найдём! — как-то, однако, неуверенно отвечали ему.

Всем было ясно, что пойти, прийти — это было одно дело, а найти пропавшую — совершенно другое.

Вдруг появление одного из офицеров, близких к контр-адмиралу Алексееву, начальнику Квантунской области, отвлекло общее внимание от Шатова. Все поняли, что это появление неспроста. Слишком много было работы, чтобы близкие к адмиралу сотрудники являлись в такое время в офицерские кружки.

Сейчас неё бывшие в зале окружили прибывшего, смотревшего на них как-то особенно.

— Есть новости? — заговорили разом десятки офицеров. — Что китайцы? Какие вести из Пекина?

— Погодите, господа, погодите... Дайте время!

— Да не томите! Вам-то всё известно.

— Сами завтра узнаете.

— Что? Что узнаем? Поход?

— Да, господа!

— На Пекин?

— Ну нет. Пока, может быть, обойдётся и без этого... До Пекина не дойдём...

— Да что же? Подробности...

— Какие же вам, господа, подробности? Впрочем, могу сообщить по секрету. Из Пекина пришло уведомление, что «роль послов там кончена и деятельность передаётся в руки адмиралов»... вот вам... Понимаете, что это значит?

— Наконец-то! Слава Богу! — раздались восклицания. — Стало быть, тугонько пришлось там нашим...

— Верно, не сладко... Впрочем, особенной опасности для наших пекинцев нет и быть не может. В Тянь-Цзине английский адмирал Сеймур. С ним две тысячи европейских солдат. Правда — разных национальностей. Но всё-таки это внушительная сила для Китая...

— А наша роль?

— Сеймур пойдёт на Пекин, мы сменим его в Тянь-Цзине... Вот пока всё, что известно.

— Но поход несомненен?

— Да, полковник Анисимов поведёт первый эшелон нашего отряда.

Не из одной груди вырвался вздох зависти. Анисимов и сибирские стрелки казались всем счастливцами. Много накопилось богатырской силы за двадцать два года непрерывного мира. Для многих и очень многих война казалась не ужасным бедствием, а удалой потехой. Никто не думал об её ужасах, все видели только её парадную сторону. Каждому хотелось стать поскорее героем, показать молодецкую удаль; но особенно радовало всех, что кончилось томительное ожидание и туман будущего развеивался.

Долго не смолкало «ура!» в этот вечер. Шампанское лилось рекою, госты за русские победы возглашались один за другим. Даже Шатов и тот в сём кипучем оживлении почувствовал себя ободрённым; надежда возвращалась к нему. Он был уверен, что скоро, всего через какую-нибудь неделю, он уже будет в Пекине; а там он найдёт Лену, живую или мёртвую.

На другой день адмирал Алексеев поздравил отряд с походом после торжественного молебствия. В кратких выражениях он указал солдатам, чего требует от них долг, напомнил, что русские побеждали везде и всюду и, вместе с тем, всегда были милостивы к побеждённому. Но что более всего произвело на будущих бойцов впечатление — это напоминание адмирала, что они идут выручать своих, спасать православные храмы, которых не пощадили, как было уже известно в Порт-Артуре, изуверы.

— За веру, значит, идём!;— толковали солдатики. Ежели за веру, так и помереть не боязно, потому что прямо в Царство Небесное попадёшь...

— Ишь ведь, что выдумали длинноносые! Православную церковь сжечь[30], храм, стало быть, осквернить... Ну, теперь держись только, разнесём!

— Да и думать нечего! Разнесём — как пить дать!..

— И своих в обиду не дадим...

— Известно, не дадим! Длинноносые тьфу! Какие это, можно сказать, враги? Зайцы трусливые и те их храбрее...

В первую голову в Тянь-Цзинь отправился эшелон под командой полковника Анисимова. Его составляли 12-й восточносибирский стрелковый полк с четырьмя полевыми орудиями, взвод сапёров и взвод казаков. Всего в отряде было две тысячи человек, и этих сил казалось вполне достаточно для борьбы с проснувшимся и рассвирепевшим Драконом.

Да, более ничего не оставалось делать, как прибегнуть к силе русского оружия... Кровавый пожар разгорался со всё возрастающей силой. Волей-неволей приходилось тушить его всеми возможными средствами. А такие пожары тушатся не чем иным, как кровью...

После многих лет мира на долю русских воинов выпадало труднейшее дело. Видно, им приходилось первыми выступить на борьбу с противником, помериться силами с которым им никогда ещё не удавалось. Им приходилось спасать «Европу в Китае», ту самую Европу, которая и вызвала этот ужасный пожар...

Смело, бодро, с полной надеждой на Бога, который никогда ещё не оставлял ни России, ни русских, пошли наши солдатики, эти бестрепетные сыны Руси святой, туда, куда звал их долг человеколюбия.