Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шатов переживал дни тревоги. Он знал из письма, что Варвара Алексеевна уехала во Владивосток, но приходившие тревожные вести о волнениях вокруг Пекина заставляли его бояться за дорогих ему людей, оставшихся среди мятежной толпы.
За эти дни он приобрёл себе совершенно неожиданных друзей.
Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу, сыновья несчастного Юнь-Ань-О, словно переродились после той ужасной ночи, когда они так неожиданно потеряли отца и сестру. Но они, по крайней мере, знали, что отец их убит, что же сталось с их сестрою — было неизвестно.
Маленькая Уинг-Ти пропала без следа... Никто более не видел её в Порт-Артуре, а братья даже не пытались искать её.
— Мы знаем, где она! — однажды сказал Чи-Бо-Юй Зинченко, с которым у них завязалась тесная дружба.
— Где?
— Далеко отсюда!
— Так пойти бы да отобрать!
— Нет, казак! — покачивал головой молодой китаец. — Это невозможно.
— Как так невозможно! Скажи только, из-под земли, если нужно, достану.
— Погоди, узнаешь сам!
От всяких пояснений братья уклонялись.
Почему-то оба парня вдруг стали выказывать необыкновенное расположение к Николаю Ивановичу. Они часто приходили к нему и целые часы проводили в его комнатке, не говоря ни слова.
Шатов сперва думал, что приходят они, надеясь покормиться около него. Но Чи-Бо-Юй и Тянь-Хо-Фу наотрез отказывались от всех предложении и денег и кушаний, какими он угощал их. Оба они довольно сносно говорили по-русски, все понимали сами и вообще казались очень смышлёными людьми.
Отказываясь от всего, что ни предлагал Шатов, братья, в свою очередь, готовы были на всякие услуги. Они старались угадать, что нужно молодому человеку, и исполнить прежде, чем он попросил бы их. При этом они выказывали замечательную расторопность и редкую выносливость.
Шатов терялся в догадках, что им могло быть от него нужно.
Наконец братья высказались.
— Русские скоро пойдут на Китай, — сказал однажды Чи-Бо-Юй, говоривший первым как старший.
— Говорят, что пойдут, — отвечал Николай Иванович. — Только не знаю, верно ли это: может быть, не за чем идти будет:
— Нет, русские пойдут!
— Ты почём знаешь?
— Знаю... Наш отец умер, потому что любил русских...
— Вот как! Почему же?
— Потому что здесь был посланник Дракона. Это он убил нашего отца.
— Какой посланник Дракона?
— Великий Дракон Китая ненавидит иностранцев. Они роют землю и причиняют ему боль, мешают спать.
— Ну, Чи-Бо-Юй, признаюсь, я считал тебя умнее!..
— Я говорю верно, Дракон ненавидит иностранцев, и его слуги истребят их всех. Русские должны пойти, чтобы отомстить за гибель своих.
Николай Иванович теперь почувствовал смысл в словах китайца. Он знал их суеверия и какую роль в них играл дракон.
— Ты так думаешь? — переспросил он.
— Не думаю, а знаю. Посланник Дракона приходил сюда призывать всех верных к избиению иностранцев. Казак Зинченко видел его дважды и не сумел удержать в своих руках. У него было послание Дракона. Посланник Дракона — Синь-Хо. Мы нашли на пожарище его нож. Он убил нашего отца и увёз Уинг-Ти, нашу сестру.
— Так чего же вы молчали! — с сердцем воскликнул Шатов. — Ваше первое дело было явиться и сообщить начальству о своих подозрениях.
— Нет, этого мы не хотели сделать.
— Да почему же?
— Потому что мы погибли бы, не успев отомстить убийце отца.
— Напрасно вы так думаете, русские всегда сумели бы защитить вас.
— Однако они не защитили нашего отца.
Шатов не нашёлся, как ответить на это.
— Что же вы хотите теперь делать? — спросил он.
— Мстить!
— Теперь-то, когда ваш посланник Дракона, верно, давно уже у себя в Пекине или где там ещё!
— Теперь это и возможно, если ты, господин, захочешь нам помочь.
— Я? Как же я помогу вам?
— Ты это можешь. Когда русские пойдут в Китай, возьми нас с собой. Просим тебя, возьми! Мы не будем даром есть ваш хлеб, мы принесём пользу.
Николай Иванович задумался.
— Не знаю, как это и сделать! — пожал плечами он.
— Мы хотели поступить в русские солдаты, но нам сказали, что если нас и возьмут, то оставят здесь, а в Китай на Пекин не пустят. Ты, господин, попроси командира. Он тебе позволит взять нас.
— Хорошо, я попробую, но не ручаюсь, что получится.
Лица братьев расцвели от радости.
— Благодарим тебя, господин, только ты проси за нас получше... Поклонись ему за нас, а мы... мы будем служить так, что все будут довольны.
Мало надеялся Шатов на то, что просьба братьев будет исполнена, но всё-таки, встретив командира своей роты в офицерском собрании, передал ему их просьбу. Вопреки всяким ожиданиям, он не получил решительного отказа.
— Вы говорите, что на них можно положиться? — спросил капитан.
— О да, вполне!
— И ими в их желании руководит чувство мести за отца?
— Так во всяком случае они говорят.
— А каковы парни сами по себе?
— Насколько я мог заметить, очень способные, рассудительные... Они совсем не похожи на всех остальных китайцев, которых мы здесь видим. Уже само желание мстить — я не сомневаюсь, что оно вполне искреннее, — показывает, что они не таковы, как все.
— Гм!.. Об этом можно подумать.
После этого разговор перешёл на интересовавшие всех события, и собеседники стали внимательно прислушиваться к громкому разговору в кучке их сотоварищей, окружавших какого-то старого отставного морского офицера.
— Трудно угадать, что только выйдет из всей этой заворотки! — заговорил старый седой моряк. — Представьте себе, я прекрасно помню шестидесятый год, когда совершилось нечто подобное тому, что может свершиться теперь. И знаете, что я вам скажу! Очутившиеся в плену европейцы действительно пережили ужасы. Немногие остались в живых, и как зло надсмеялись тогда китайцы над требованием выдачи несчастных пленников! Они отвечали согласием и действительно выдали, но выдали-то их в гробах. Как вам это понравится? Некоторые были положены туда живыми. Солдаты, уже видавшие много смертей, плакали при виде этих несчастных.
— Но позвольте, Россия тогда не участвовала в Пекинском походе.
Старый моряк улыбнулся.
— Русским посланником в Пекине был тогда умный человек — граф Игнатьев. Знаете ли вы, что только ему европейцы обязаны сравнительной лёгкостью, с которой они завладели тогда столицей Китая? Знаете ли, что если Пекин не подвергся тогда бомбардировке, то он — виновник этого? Это не то что теперь.