— Но… — Элли быстро вернулась к дивану и села рядом с Наоми, чтобы попытаться образумить подругу. Наклонившись вперед с краешка дивана, опираясь локтями о колени и сцепив ладони, она являла собой воплощение озабоченности. Лицо она приблизила к лицу Наоми.

— Ты же знала его еще младенцем в пеленках. Ты качала его на колене.

— Нет, не качала. — Наконец Наоми обиделась так, что стала защищаться.

И, разумеется, то, что она никогда не возилась с детьми, было правдой. Пока остальные три подруги, Джеральдин, Элли и Кейт, ахали и сюсюкали над новорожденным Алексом, «их» первым малышом, она держалась в стороне и занимала себя чем-то другим. Она всегда испытывала полное равнодушие, а порой и отвращение к этим крошечным, беспомощным созданиям, которые хватали все своими ручонками, пускали слюни, кривили рты. Если та или иная самодовольная молодая мамаша, сияющая от любви и гордости, убежденная в том, что ее ребенка нельзя не обожать, умудрялась всучить мисс Маркхем свое дитя, Наоми старалась вернуть ребенка обратно как можно скорее. Ну а когда ее все-таки заставляли присмотреть за одним из этих свертков радости минуту-другую, она держала нежеланную ношу на вытянутых руках — как можно дальше от себя, с несчастным и недовольным видом.

И было чистой правдой то, что до недавнего времени Алекс Гарви почти не существовал для нее. Она стала замечать его, когда ему было не меньше девятнадцати лет, когда он превратился в высокого, мускулистого, щетинистого юношу с девятым размером обуви и тридцать вторым размером джинсов.

— Раньше ты говорила совсем другое, — холодно обвинила она Элли. — Когда Билл Уайман женился на Мэнди Смит, ты говорила, что так и надо. Ты писала об этом в своей дурацкой газете. Я отчетливо помню твои слова о том, что возраст не имеет значения. Ты говорила, что любовь — это мост.

Такая горячность, да и еще из уст Наоми, могла смутить кого угодно.

— Что ж, — только и смогла ответить Элли, — приятно было узнать, что ты так внимательно читаешь мою колонку.

— Обычно я ее не читаю. Меня все это совершенно не волнует. Просто тот выпуск «Глоуба» случайно попал мне в руки. И я решила, что ради нашей дружбы мне следует хотя бы раз взглянуть на то, чем ты занимаешься.

Элли была в замешательстве. «Н-да, подорвалась на собственной мине», — подумала она и засмеялась — задорно, хрипло, громко.

— Ничего смешного в этом нет, — упрекнула ее Наоми. — По крайней мере, для меня. Потому что я люблю его, понимаешь?

«Сейчас она заплачет», — тоскливо подумала Элли.

Наоми заплакала.

Она казалась такой растерянной, такой одинокой и бестолково красивой, такой ненужной и нежной, что Элли растрогалась и взяла ее за руку. Наоми почувствовала, как в нее впиваются полдюжины колец.

— Просто мне кажется, — сделала очередную попытку Элли, — что вы абсолютно не подходите друг другу. Вы вращаетесь в разных кругах. Ты ведь понимаешь, что при всем своем обаянии Алекс — самый заурядный человек.

— Нет. Он очень незаурядный человек. — Наоми дернула локтем, пытаясь высвободить сдавленную ладонь, но Элли держала крепко. Можно было подумать, что они, обе со стиснутыми зубами, пытались выдернуть шнур из какой-то особенно неподатливой рождественской хлопушки.

— Ты родилась в другом мире, — продолжила свои наставления Элли. — Помнишь, как все было? «Лайт программ»[20]. «Хоум энд колониал»[21]. Черно-белый телевизор. Тест-карты. «Дейли геральд». «Энди Пэнди»[22]. Половинка хлеба за три пенса. Скуби-Ду. Джабли.

— Не помню ничего подобного, — без выражения проговорила Наоми. В конце концов, она же была замкнутой, нелюбопытной и глубоко несчастливой девочкой. Так с чего бы ей вдруг захотелось вспоминать о тех днях? Она выкинула прошлое вместе со своими детскими вещами и больше никогда не упоминала о нем. — Не слышала ни о каком «Хоум энд колониал». И, кстати говоря, ни о ком по имени Энди Пэнди.

— У вас в жизни не было ничего общего. Ты носила в волосах цветы и протестовала против войны во Вьетнаме. Хорошо, хорошо, лично ты не протестовала, ты была слишком занята чтением журналов мод и примеркой шляпок и боа, но ты принадлежишь тому поколению. Именно это окружение сформировало тебя. Тогда как Алекс вырос при Тэтчер. При спутниковом телевидении. Массовой безработице. При Мадонне. Озоновых дырах. При налоговых бунтах.

— А вот это я помню. — Ради Алекса и ради себя самой, ради их бесценных отношений Наоми бросилась в атаку. — Что это значит, Элли? Чего ты хочешь добиться? Показать мне, что я — это история? Так вот, я не история. И я, и он, мы оба живем в этом времени. Я обожаю Мадонну. Я смотрю спутниковое телевидение. Я знаю об информационных потоках. Не надо делать такие удивленные глаза. Да, я знаю. Алекс мне объяснил. И я нужна ему. И он мне нужен. И я уверена, что нам будет о чем поговорить и кроме этого Энди Пэнди, спасибо тебе большое.

— Я хотела сказать… — Элли вздохнула. Она разжала ладонь, и рука Наоми безвольно опустилась. Так что же она хотела сказать? — Я только хотела предупредить тебя, что все может оказаться намного труднее, чем ты думаешь.

— А ты думаешь, я думаю, что будет легко? Я что, настолько глупа, что мне надо все разжевывать? Разумеется, у нас возникнут проблемы. Но у кого их нет? Не существует идеальных союзов. Все рискуют в большей или меньшей степени. И еще дело в том… Я бы хотела, чтобы ты уяснила это для себя: ничего подобного я не планировала, и Алекс не планировал. Это просто случилось с нами. И теперь мы просто должны быть вместе. Потому что мы не можем жить друг без друга. Я знаю, ты считаешь меня избалованной, эгоистичной и бесполезной. Да, ты так считаешь, и, пожалуйста, не спорь. Тем не менее я надеялась, что уж кто-кто, но ты, со своими широкими взглядами, сможешь меня понять.

Некоторое время Элли мрачно кусала нижнюю губу. Потом она спросила:

— А как же Кейт?

— А что Кейт? Да, я знаю, что она огорчится. И разозлится.

— Скорее, смертельно обидится. И впадет в отчаяние. И обезумеет от ярости. В доме у Гарви будут литься слезы и скрежетать зубы, попомни мои слова.

— Все это так. Но потом она привыкнет. Не может же она вечно держать сына при себе? Он уже большой мальчик.

— Думаю, об этом она догадывается. И я почти не сомневаюсь в том, что она уже подготовилась к тому, чтобы отдать его какой-нибудь милой девочке его возраста. — Впервые за время этого разговора Элли вспомнила о Джуин. И тут ее сердце, не очень чувствительное по большей части, дрогнуло. Ей стало жаль дочь, которая была тайно и так отчаянно влюблена.