карбункулом отец Моисей вынужден был ездить в Калугу, и кто-то из братии донес на него епископу[344]. История доноса неизвестна, но сам факт – и доноса, и вызова к начальству – примечателен.

Христиански кроткий, умевший полностью владеть своими страстями, архимандрит Моисей старался никого не осуждать, доверяя совести человека и предпочитая фразу свт. Иоанна Златоуста: «Об исправлении того только должно сомневаться, кто в аде находится»[345]. По большому счету, строительство, развернутое им в Оптиной, велось не в последнюю очередь для того, чтобы дать средства к пропитанию приходившему из ближних сел на заработки народу. Поэтому даже в голодный год настоятель не хотел останавливать строительство. Осознавая это, невозможно не согласиться с мнением В. А. Котельникова: «Оптина созидалась верой в спасение и волей к покаянию”[346]. Строительная деятельность отца Моисея и была проявлением «воли к покаянию».

С середины 1820-х гг. и вплоть до начала эпохи Великих реформ Александра II братство Оптиной неуклонно росло, к 1860 г. в его рядах состояло более 100 человек (монахов и послушников); в скиту тогда же проживало около 30 иноков. Численность братии увеличивалась постепенно: произвольный рост числа монахов в каком-либо монастыре Российской империи в Синодальную эпоху был невозможен. Еще в 1809 г., по ходатайству Калужского епископа Феофилакта (Русанова), Александр I разрешил увеличить штат монастыря на 23 человека (до того в Оптиной имелось только 7 монашествующих). По указу Св. Синода от 20 июня 1832 г. монастырь получил право брать столько же (т. е. 30) послушников. 9 февраля 1857 г. Александр II утвердил синодальное определение, согласно которому к монастырскому штату добавили еще 24 вакансии (12 монашеских и 12 послушнических)[347].

По ведомостям за 1859 г. в Оптиной проживало 85 штатных иноков (из них 42 послушника и 22 не рукоположенных в священный сан монахов) и 21 – заштатных (из них 13 клириков (иеромонахов и иеродиаконов, 3 монаха и 4 послушника). Весьма интересен социальный состав монашествовавших. Большинство было выходцами из мещан (40) и из купечества (23), далее следовали выходцы из крепостных (19), дворян (11), представителей духовного сословия (8), вольноотпущенных (6) и войсковых обывателей (1). Среди выходцев из крепостных не было ни одного человека, рукоположенного в священный сан – все они были лишь рядовыми монахами (6) и послушниками (13). Большинство насельников (73 человека) были людьми молодого и среднего возраста (от 20 до 50 лет). 16 человек были старше 70 лет[348].

Как видим, среди монахов и послушников пустыни большинство составляли монахи трудоспособного возраста. Для монастыря, ведущего большое строительство, это всегда было немаловажным фактором. Однако данное обстоятельство вовсе не свидетельствует о том, что монахи и послушники подбирались сугубо по «возрастным характеристикам», – так можно рассуждать лишь рассматривая Оптину с экономической точки зрения, например, исследуя монастырское хозяйство. На самом деле, хозяйство было в пустыни «приложением» к совершенно иной деятельности – служению старцев. Собственно, «введением старчества отец Моисей упрочил благоустройство и благосостояние Оптиной пустыни»[349] (к тому же строительство было столь масштабно, что своих сил монастырю не хватало, хозяйственные проблемы год от года только возрастали: имевший к 1860 г. 162 десятины 1.538 кв. саженей земель под строениями, лесом, лугами, огородами, озерами и дорогами[350], в том же 1860 г. монастырь получил еще 108 десятин леса. Кстати сказать, на пустыни тогда все еще оставался значительный – даже с учетом некоторой инфляции – долг[351]).

Другой вопрос – монастырский «образовательный ценз». По сравнению со многими русскими обителями он был достаточно высок. Это обстоятельство неоднократно отмечали современники, убежденные, что образцовый порядок, царивший в монастырской жизни пустыни, сохранявшийся и по кончине архимандрита Моисея, объяснялся тем, что среди братии был «необыкновенно большой процент интеллигентных людей, которые, отрекшись от света и мира, уже вполне сознательно несут подвиг отшельничества»[352]. Поэтому, полагаю, то, что в пустыни мы не обнаруживаем ни одного инока из бывших крепостных в священном сане, удивления вызвать не может: выходцы из образованных сословий вполне естественно в большинстве своем замещали священнические и диаконские вакансии. Образованные иноки сыграли далеко не последнюю роль в деле налаживания в пустыни издательской деятельности, о чем необходимо говорить с связи с характеристикой оптинского старчества. Стоит признать, что и в становлении этой деятельности значительную роль сыграл настоятель.

Издание книг, начавшееся в Оптиной во второй половине царствования Николая I, было связано с деятельностью старца Макария (Иванова) и его учеников. Они подготовили биографию прп. Паисия Величковского, его переводы сочинений отцов Церкви; впервые перевели творения Петра Дамаскина, Феодора Студита, Иоанна, отшельника Египетского и мн. др. В Оптиной подготавливались к изданию также и книги подвижников благочестия XVIII – начала XIX вв., публиковались работы назидательного характера. Считается, что основная заслуга пустыни в том и состоит, что в ее стенах систематически и целенаправленно издавали духовную литературу, понимая религиозную жизнь и христианское пастырство в преломлении старческого руководства. Непосредственное участие в издательской деятельности Оптиной пустыни принимали также известные славянофилы братья Иван Васильевич и Петр Васильевич Киреевские. В. В. Розанов полагал, что обитель была первоначальной доброй почвой с состоявшейся «аскетической атмосферой, с прекрасным настоящим духом монастыря, к которому эти два замечательные деятели нашей литературы и просвещения уже от себя привили литературные вкусы». «Ученый, литературный труд, – писал Розанов далее, – привился в монастыре; и он выработал те вкусы, понятия и язык, с которыми уже возможно было взаимодействовать образованным людям»[353]. Заметим, что умением обращаться с интеллигентными богомольцами в России XIX в. мог похвалиться далеко не каждый монастырь.

То, что условия для «культурного роста» (т. е. роста в первую очередь религиозно-нравственного) создавались трудами настоятеля Оптиной, в русском православном мире понимали очень хорошо. «Отец архимандрит Моисей, – писал свт. Игнатий (Брянчанинов), – благоразумием своим и терпеливым ношением немощей ближнего привлек в недра обители своей избранное иноческое общество, которому подобного нет во всей России». О том, что своими изданиями Оптина снискала право на вечную благодарность православных заявлял в 1850-е гг. и будущий Санкт-Петербургский митрополит Исидор (Никольский)[354].

Впрочем, отец Моисей не только создавал условия для творческой деятельности других, но и сам, когда мог, участвовал в издательской работе обители. В Российском государственном историческом архиве сохранилась его переписка с учеником 2-ой московской рисовальной школы Дмитрием Михайловичем Струковым, одним из духовных чад старца Макария[355]. Струков готовил виды Оптиной, которые затем издавал отец Моисей[356]. В этом деле настоятелю помогал и его двоюродный брат Степан Михайлович Головин, живший в Москве (некоторые рисунки Струкова передавались через него, а не пересылались по почте)[357].

В целом, состояние Оптиной пустыни за годы настоятельства в ней архимандрита Моисея (а он управлял обителью