— «Угадай продукт», — пробормотал Джек, озираясь по сторонам, разглядывая любопытный декор и две огромные одинаковые мраморные лестницы, уходящие налево и направо вверх.

— Да, но до чего же тут сыро! — откликнулась Мэри, показывая на оцинкованные ведра, расставленные на ступенях для сбора протекающей сквозь крышу дождевой воды.

— Мой дед работал на «Пемзс», — сказал Джек. — Он всегда говорил, что это самое лучшее место работы в Рединге. Они жили по соседству в Пемзсвилле, и мой отец ходил в школу, которую финансировала компания. Когда дед заболевал, он ложился в Мемориальный госпиталь Пемзса, а выйдя на пенсию, поселился в одном из пемзсовских домов престарелых, разбросанных по всей стране.

— И его похоронили в саване из мозольного пластыря?

— Должно быть, вы инспектор Шпротт, — раздался сзади гулкий голос.

Вопрос прозвучал так внезапно, что оба детектива подпрыгнули. Они обернулись и увидели в шаге от себя высокого мужчину в чёрном рабочем халате. Он подкрался беззвучно, словно кот.

Лорд Рэндольф Пемзс IV был красивым мужчиной средних лет. Тронутые сединой чёрные волосы обрамляли изборожденное морщинами улыбчивое лицо. Глаза сверкали от скрытого веселья.

— Угадали, сэр, — ответил Джек. — А это сержант Мэри Мэри.

Хозяин по очереди пожал гостям руки и изящно поклонился, затем повел их вверх по лестнице.

— Спасибо, что уделили нам время, лорд Пемзс, — начала Мэри, но Пемзс перебил её:

— Хватит и просто «мистер Пемзс», сержант. Я редко пользуюсь титулом. Не сочтите за суетность, но «з» краткое, а «с» длинное: покатайте звук во рту, прежде чем произнести.

— Пемссс? — попробовала Мэри.

— Довольно близко, — с хитрой улыбкой ответил Пемзс. — Притормозите чуть раньше, и выйдет как надо.

Тростью с серебряным набалдашником он указал на сатира с гнойниками на копыте и положил ласковую руку на плечо Мэри. Её это вовсе не порадовало, но, поразмыслив, она решила, что смогла бы к такому привыкнуть, предоставься ей подобная возможность.

— Очаровательная картина, не правда ли, сержант?

Мэри, прищурившись, посмотрела на странное существо.

— Боюсь, не очень.

Рэндольф Пемзс помолчал минутку, снова посмотрел на картину и вздохнул.

— Конечно, вы правы, — сказал он наконец. — Всё это нарисовал для моего деда Диего Ривера[36]в тысяча девятьсот двадцать первом году. Он, Ривера, сильно страдал от плоскостопия, слышали, наверное?

— Должен признаться, не слышал, — сказал Джек.

— Все равно. В результате получился классический этюд на мифологические темы. Мой дед искал способы представить свою продукцию в необычном свете и потребовал, чтобы мифические существа страдали от разных ножных болезней. Ривера, естественно, отказался, и тогда редингский рисовальщик афиш Дональд Шкиллет закончил работу, намалевав всю эту рекламную шелуху. Иногда я подумываю убрать мазню Шкиллета, но реставрация художественных произведений не самая главная проблема «Пемзса» на данный момент.

Они двинулись следом за хозяином предприятия. Тот проворно взбежал по мраморной лестнице, искусно обходя расставленные повсюду ведра. Коридор наверху мог бы потягаться шириной с двухполосной магистралью, когда бы не груды кое-как наваленной бумаги вдоль стен.

— Это все ведомости, — объяснил Пемзс, проследив за взглядом Джека. — У нас сыровато в подвалах. Подождите! Взгляните вот на это!

Он остановился перед портретом почтенного джентльмена — одним из многочисленных полотен, висевших на стенах коридора.

Пемзс взирал на него с явным обожанием.

— Лорд Рэндольф Пемзс Второй, — заявил он.

С портрета смотрел косоглазый старик, стоявший босиком на кресле.

— Мой дед. Погиб в сорок втором году, пытаясь установить национальный рекорд скорости. Великий человек и выдающийся химик. В тысяча девятьсот семнадцатом он изобрел препарат от траншейной стопы,[37]благодаря чему компания возглавляла мировой рынок средств по уходу за ногами последующие тридцать лет. Он был ведущим мировым специалистом по карбункулам и работал над лекарством от грибка, когда его настигла смерть. Мой отец продолжил его работу, и в пятидесятых годах мы решили данную проблему. Это помогло нам продержаться на плаву чуть дольше. Сюда, пожалуйста.

Он повел их по заваленному бланками коридору, и наконец они подошли к большой двери красного дерева. Пемзс открыл её и отступил в сторону, пропуская гостей.

В просторном кабинете Пемзса с высоким потолком и дубовыми панелями на стенах доминировал портрет человека, который, как решили детективы, был первым доктором Пемзсом. В дальнем конце комнаты раскинулся стол размером с бильярдный, весь заваленный отчётами, а посередине красовался макет фабрики в кубе прозрачного стекла. Свет проникал сквозь окно в потолке, дождевая вода тоже. Для неё по полу были расставлены ведра и старая цинковая ванна.

Пемзс прочел по лицу Джека его мысли и нервно рассмеялся.

— Это не тайна, инспектор. Мы сейчас в финансовом штопоре, и я не могу позволить себе даже крышу починить. Сигарету не желаете?

— Спасибо, я не курю, — ответил Джек, заметив, что в сигаретнице вообще-то пусто.

Пемзс улыбнулся.

— Мудрый выбор. Незадолго до смерти мой отец пытался доказать связь между никотином и плоскостопием.

— И доказал? — спросила Мэри.

— Нет. Её не существует. Но это мы выяснили благодаря трудам моего отца. Я узнал о смерти Болтая вчера из вечерних новостей. Мы почти год благодарили небеса за то, что они ниспослали компании такого благодетеля.

Он жестом подозвал их к окну и указал на большое здание в модернистском стиле — офисный блок с зеркальными панелями в окружении фабрики в стиле хай-тек.

— Знаете, что это такое?

Джек прожил в Рединге всю свою жизнь и был прекрасно осведомлен о соперничестве двух компаний.

— Конечно. Это «Пан энд Пропалл».

— Верно. Они только и ждут момента, чтобы поглотить нас. Семье Пемзсов в настоящий момент принадлежит только сорок процентов акций компании, так что опасность вполне реальна. В течение последних двадцати лет мы занимали средства под наши активы, лишь бы сохранить старую фабрику. Даже Касл-Пемзс заложен.

Лорд обвёл рукой стол, прогибавшийся под тяжестью различной продукции Пемзса.

— Это наши лучшие линии. Необходимость оставаться конкурентоспособными ограничивает размер прибыли, и к тому же мы, по горькой иронии, страдаем от самой распространенной рыночной болезни.