Вепря по-прежнему кормили, а точнее, поили непонятной, похожей на кровь жидкостью всего один раз в день. При этом скелеты совершенно не обращали внимания на разбитый нос зверя, а его измождение, казалось, их полностью устраивало.

Вечером пятого дня, считая с того момента, когда в пещеры были помещены боевой вепрь и полоумный старик, стражники открыли загон и вывели оттуда хоть и заметно похудевшее, но все равно огромное и опасное животное. Зверя повели на выход из пещер ожидания, не забыв предварительно запереть всех остальных ожидавших своей участи пленников.

– Скоро, скоро, скоро! – вопил в своей пещере безумный старик, в то время как боевого вепря вели к выходу. – Скоро он расквитается со всеми, кто был рядом во время его истязаний и голода! Он сожрет всех, всех, всех!

К периодическим безумствам старца за эти дни уже все привыкли. Так что и сейчас никто на его крики никак не отреагировал. Лишь сам боевой вепрь, как бы подтверждая выкрики безумца, злобно скалился на всех, кто оставался в пещерах ожидания. А проходя мимо пещеры Крагха и Сильмары, утробно зарычал.

Ночь прошла как обычно, а утром следующего дня, когда стражники открыли решетки пещер, на пороге больших ворот появился сам Некромант.

– Поздравляю вас, мои ожидающие гости! – остановившись, громко начал он. – Пришло время для испытания, которое на деле покажет вашу пригодность и состоятельность! Вам выпала великая честь показать свою доблесть перед взором тысяч других воинов!

Маг говорил напыщенно и торжественно, явно находясь в прекрасном расположении духа. После своей недлинной речи он развернулся и ушел, а скелеты направились к пленникам, чтобы вывести их на арену испытания.

Рев моторов, лязг гусениц и стоящая столбом пыль нарушали тишину покой и красоту горного пейзажа. Под палящим солнцем двигалась военная колонна. На небе было не облачка, и лишь парящая в вышине свободная птица, разрезала его синеву. Пот катил градом с уставших, обветренных, и загорелых лиц военнослужащих.

Глеб сидел на горячей броне замыкающего колонну танка, а рядом с ним устроились молодые, еще не обстрелянные контрактники. Для своего первого боевого выезда, они были достаточно спокойны. Лишь бегающие глаза выдавали их напряжение и волнение.

Начальство, сумевшее уговорами и обещаниями склонить этих, только вчера закончивших учебку юнцов подписать бумаги о желании проходить дальнейшую военную службу по контракту, успешно отрапортовало наверх, получило свои премиальные и навсегда забыло об этих солдатах. Не они первые, не они последние. Главное, что по бумагам все чисто и законно. А то, что, кроме вшей да отметки в военном билете, ничего они за свою службу не заработают, дело десятое.

Сам Глеб был потомственным военным, его предки сражались еще под командованием Багратиона и Кутузова, а дед прошел до конца Вторую мировую, дойдя до самого Берлина. Поэтому, когда после окончания школы наступил момент определения дальнейшего жизненного пути, выбор был очевиден – военное училище. Уже там Глеб понял, что та армия, про которую пишут в книжках и показывают в кино, совсем не похожа на реальные солдатские будни. Особенно его раздражали занятия по строевой подготовке.

Нет, конечно, на параде шагающие под звуки оркестра военные смотрятся красиво, но какой от этого толк в реальных боевых условиях? Солдатскую муштру высмеивал еще сам Суворов, не раз, правда, находившийся за свое мнение в опале перед царской властью. Но при этом навсегда оставшийся великим, не знающим поражений полководцем.

Глеб был готов днями напролет заниматься физической подготовкой, армейским рукопашным боем, прикладными занятиями по тактике, стрельбами и другими правильными, как он их называл, военными науками. Но маршировать часами на плацу, а потом умирать и засыпать от скуки в учебных классах было невыносимо.

Однако Глеб благополучно и даже с отличием доучился до последнего курса, по окончании которого написал рапорт о распределении его в горячую точку. Прозябать с солдатами в казармах он не хотел. Считал, что раз военный, то должен воевать. Надеялся, что хоть в реальных боевых условиях получит то, о чем мечтал с самого детства. А именно, в суровых военных условиях с честью и доблестью бороться за правое дело, беспрекословно выполнять приказы отцов-командиров и, может даже, прославиться, совершив какой-нибудь подвиг.

Но и здесь суровая действительность сильно отличалась от придуманной романтики. Воевать приходилось там, где жили люди с совсем другими понятиями и обычаями, чем те, к которым он привык. А главное, люди эти совершенно не были рады присутствию на их земле чужаков, так что было непонятно, ради чего вся эта война.

Со временем Глеб адаптировался, перестал обращать внимание на бессмысленные, а порой даже глупые и нелогичные приказы командования. Просто выполнял их по долгу службы, и все. А сам мечтал поскорее уже уйти на гражданку, завести наконец семью и растить детей, которых он уже вряд ли отправит по военным стопам своих предков. Ведь предкам было намного проще, они точно знали, что вон там враг, который хочет нас завоевать, а допустить этого никак нельзя.

Танк, на котором сидел Глеб, качнулся сильнее обычного на ухабистой дороге, так что сидящие на нем воины еле удержались от падения.

– Эй, там, внизу, поаккуратней! А то личный состав вдоль дороги растеряем! – крикнул Глеб, стуча кулаком по горячей от жары броне.

Тем временем колонна военной техники начала въезжать в горное ущелье. Глеб достал из кармана зажигалку в металлическом корпусе с откидной крышкой, покрытую сильно истершимся слоем темной краски. На дне зажигалки английскими буквами было выгравировано ее название и слово patent с длинным рядом цифр. Зажигалка была старая, в антикварном магазине за нее бы дали хорошую цену. Досталась она Глебу от деда. Дед уверял, что зажигалка приносит удачу, главное, не давать ее в чужие руки.

Такое суеверие было продиктовано обстоятельствами, при которых зажигалка попала в руки дошедшему до Берлина бойцу красной армии. Там на исходе Второй мировой дед Глеба повстречал одного американца, который хвастливо демонстрировал все прелести и достоинства своей маленькой железной коробочки. Он чиркал по колесику, которое добывало искру и воспламеняло небольшой фитиль, потом демонстративно сильно дул на пламя и весело показывал, что огонь не гаснет.

Тогда еще молодой боец советской армии, дед Глеба уже видел подобные зажигалки у других солдат союзников. И как заядлый курильщик давно мечтал себе такую заполучить.

– Давай меняться? Понимаешь, нет? Меняться, говорю, давай, я тебе, ты мне, – обратился предок Глеба к американцу, развязывая свой вещмешок.

Американец, естественно, не понимающий русской речи, вопросительно уставился на советского солдата, который начал доставать из своей поклажи разные трофейные безделушки, жестами предлагая обмен. Однако никакие ценности, таящиеся в вещмешке советского солдата, американца не прельстили.

– No, no! Impossible! This is my talisman. This is my talisman. Understand? – широко улыбаясь, тараторил американский солдат.