Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если не хочешь меня убивать, — сказала Вася, — и не помнишь меня, то зачем мы тут? Что правитель зимы хочет сказать служанке?
— Ты никакая не служанка.
— Я хоть не в плену у этой деревни, — сказала Вася. Она поймала его взгляд и удерживала.
— Я — король, — сказал он. — Они делают праздник в мою честь, приносят жертвы.
— Плен не всегда из стен и цепей. Хочешь праздновать вечно?
Он похолодел.
— Только одну ночь.
— Вечность, — сказала она. — Ты и это забыл.
— Если я не помню, то для меня это не вечность, — он злился. — Что такого? Это мой народ. Ты — безумная, пришла пугать хороших людей в праздничную ночь.
— Я хоть не собиралась никого из них убивать!
Он не ответил, но холодный воздух хлынул в купальню, огоньки свечей трепетали. В предбаннике было мало места, они почти кричали в лица друг другу. Трещина в его защите стала шире. Вася не понимала, что за магия заставляла его забыть. Но эмоции притягивали его воспоминания к поверхности. Как и ее прикосновение. И ее кровь. Чувства остались между ними. Ему не нужно было вспоминать, он ощущал, как и она.
И он принес ее сюда. Несмотря на свои слова, он принес ее сюда.
Ее кожа казалась тонкой, словно дыхание могло ранить ее. Вася всегда была беспечной в бою, и эта беспечность охватила ее.
«Глубже памяти, — подумала она. — Матерь Божья, прости».
Она протянула руку, ладонь с белыми шрамами замерла у его щеки. Он вскинул руку, сомкнул пальцы на ее запястье. На миг они застыли. Его хватка ослабла, и она коснулась его лица, бессмертных костей. Он не двигался.
Вася тихо сказала:
— Если меня ждет смерть, зимний король, я хочу помыться. Раз ты принес меня в купальню.
Он не отреагировал, но его неподвижность была ответом.
* * *
Внутри было темно, лишь сияли горячие камни в печи. Вася оставила его за собой. Она была потрясена своим безрассудством. В жизни, полной спорных решений, она могла сейчас поступать ужасно глупо.
Она решительно разделась, опустила вещи в углу. Она полила камни водой, села, обвив руками колени. Но жар не мог успокоить ее. Она не знала, боялась того, что он будет в стороне, или что подойдет.
Он миновал дверь. Вася едва видела его в темноте, знала лишь о его присутствии по движению пара.
Она подняла голову, чтобы скрыть страх, и сказала:
— Ты не растаешь?
Он выглядел оскорбленно. А потом неожиданно рассмеялся.
— Постараюсь не растаять, — он опустил с грацией на скамейку напротив нее, оперся на колени, сцепив ладони. Ее взгляд задержался на его длинных пальцах.
Его кожа была бледнее, чем ее. Он не переживал из — за наготы. Его взгляд был холодным и честным.
— Путь твой был долгим, — сказал он. Она не видела его глаза в тенях, но ощущала его взгляд, как ладонь. Он видел теперь всю ее кожу.
— Это не конец, — сказала она. Она дрожащими пальцами коснулась пореза на щеке, посмотрела в его глаза, не зная, была ли она жуткой, было ли это важно. Он не двигался. Слабый свет озарял его частями — плечо, живот. Она поняла, что разглядывает его от горла до ног, и он видит, как она делает это. Вася покраснела.
— Ты расскажешь мне свой секрет? — спросил он.
— Какой секрет? — парировала Вася, стараясь сохранить голос ровным. Его ладони были без движения, но взгляд скользил по ее телу. — Я уже сказала. Ты нужен моему народу.
Он покачал головой и посмотрел на нее.
— Нет, есть что — то еще. Что — то на твоем лице каждый раз, когда ты смотришь на меня.
«Как мог, я любил тебя».
— Мои тайны — мои, государь, — резко сказала Вася. — Мы можем унести их в могилу.
Он вскинул бровь.
— Я еще не встречал девицу, настолько близкую своим видом к смерти.
— Нет, — сказала Вася и добавила с дрожью. — Я хотела помыться, и я здесь. Это уже что — то.
Он рассмеялся, поймал его взгляд.
«Он тоже, — подумала Вася. — Тоже боится. Он знает не больше меня, чем это кончится. Но он принес меня сюда, остался. Ранил и исцелил меня. Он помнит и нет».
Она не дала себе потерять смелость. Вася слезла со скамейки и опустилась между его колен. Его кожа не стала теплее от пара. Даже в пропахшей дымом купальне от него пахло сосной и холодной водой. Его лицо не изменилось, но дыхание стало быстрым. Вася поняла, что дрожит. Она снова коснулась его лица.
Он во второй раз поймал ее запястье. Но в этот раз его губы задели шрам на ее ладони.
Они смотрели друг на друга.
Ее мачеха любила пугать ее и Ирину историями о жуткой брачной ночи. Дуня говорила, что это не так.
Казалось, дикость выжигала ее изнутри.
Он провел по ее нижней губе большим пальцем. Она не могла разглядеть выражение его лица.
— Пожалуйста, — сказала она или подумала, и он приблизился и поцеловал ее.
Огонь был углями в печи, но им не нужен был свет. Его кожа была холодной под ее ладонями, ее пот покрыл их обоих. Она дрожала, не знала, что делать с руками. Это было слишком: кожа и дух, голод и ее отчаянное одиночество, а еще поднимающаяся волна чувств между ними.
Может, он ощутил неуверенность за желанием, потому что отпрянул и посмотрел на нее. Было слышно лишь их шумное дыхание.
— Теперь боишься? — прошептал он, усадив вместе с собой на скамью. Вася оказалась на его коленях, его рука обвивала ее талию. Свободная ладонь рисовала холодные узоры на ее коже от уха до плеча, оттуда — к ключице и между ее грудей. Она не могла управлять дыханием.
— Я должна бояться, — сказала Вася резче, чем хотелось, потому что она боялась, но и злилась, ведь едва могла думать, тем более — говорить, пока его ладонь поднималась, а потом направилась по ее спине, легонько обвела ребра, нашла ее грудь и задержалась там. — Я — дева, а ты… — она замолчала.
Ладонь замерла.
— Боишься, что я раню тебя?
— А ты хочешь? — спросила она. Они слышали дрожь в ее голосе. Обнаженная, в его руках, она была уязвимее, чем когда — либо.
Но он тоже боялся. Она ощущала сдержанное напряжение в его руке, видела это в его потемневших глазах.
Они снова смотрели друг на друга.
А потом он улыбнулся, и Вася поняла, что было между ними за страхом и желанием.
Безумная радость.
Его ладонь легла на ее талию. Он снова поцеловал ее. Его ответ был дыханием в ее ухо:
— Нет, я тебе не наврежу, — сказал он.
* * *
— Вася, — сказал он в темноте.