– Зу, я попал в твою шизофреническую фантазию? Сделай одолжение, дай мне побыть в ней подольше.

Зулук ржет, как сбрендившая от счастья лошадь и я не виню его: готовившийся к неизбежному человек получил шанс на жизнь. Моя эйфория не столь шумна и откровенна, но я тоже рад цветастым глюкам. Они не злые, не предвещают беды, не таят в себе опасности – это знаю я, это знает маркиз де Шиз. У данного знания нет никакого объяснения, но разве удача требует объяснений?

Зверь проверяет очищенную от снега дорогу: «контрольная» лапа не скользит по наледи, заботливо рассыпанный песок обеспечивает неплохое сцепление. Шаг, еще шаг, и мы осторожно спускаемся под углом, совсем немного уступающим сорока пяти градусам. Крутое местечко – в самом поганом смысле слова.

Броня идет плавно, без рывков, не проскальзывая и не теряя почву под «ногами». Я боюсь представить, что бы мы делали без… не могу подобрать правильное прилагательное к спасшей нас «снегоуборке» – призрачная, глюковая, нереальная? Пофигу, хоть трансцендентная, смысл от этого не меняется: ОНО НАС СПАСЛО.

– Зул, я после олимпийских богинь на заправке зарекся чему-нибудь удивляться. Скажи, коллега по «мультикам», чего мне сейчас делать с этим зароком?

– Забей его поглубже в беспросветность, – совершенно не теряется Сумасшедший Люк.

Грубый совет, от субъекта с интеллигентным диагнозом «шизофрения» невольно ждешь чего-то менее вызывающего.

Зверь движется в темпе «почтовой улитки», недавно порожденной моей фантазией. Медленно перебирает лапами, ежесекундно ожидая от коварного покрытия самого поганого подвоха. Я благодарен Броне за терпение и осторожность, стоит «полноприводному» мутанту споткнуться или потерять равновесие, и то, что называется легкомысленно-детским термином «полет кубарем», размажет нас в лепешку.

Снегоуборка, достигнув равнины и поравнявшись с источником конкурирующего мерцания, идет по большому диаметру на разворот – если мне не изменяет память, там незадолго до войны организовали круговое движение, часть потока прямиком шла на Суксун, другая по свежепостроенному кругу уходила на скоростную объездную – и теперь бьет неотрегулированным головным светом прямо в глаза. Она еле-еле ползет в горку, а задранные кверху фары нещадно слепят нас.

– Помогите! Хулиганы зрения лишают! – Зулук жмурится и беззлобно цитирует доисторический фильм. Как ни напрягаю мозг, вспомнить кино не получается. Проклятый склероз, отличный ведь был фильм, из разряда «на века». Не вышло на века, современники заработали ядерную амнезию, а потомкам культурное наследие сгинувшей цивилизации по барабану. Если они еще в курсе, что такое «барабан»…

Ругаю себя за бубнеж и неуместное в моем возрасте старческое ворчание. Потомки, если уж совсем честно, не виноваты, не они просрали… Стоп, отменить самобичевание, наслаждаться чудом спасенным бытием!

С машиной мы встречаемся на середине горы, наши скорости, над которыми посмеются даже «прибалтийские черепахи» – мифические земноводные из забытого фольклора, – примерно равны. Снегоуборка сигналит нам дальним светом, то ли приветствуя, то ли по доброй водительской традиции предупреждая о дежурящих внизу гайцах.

– Нам подозрительно «везет» на полицейские посты, – Зулук напрягает зрение, вглядываясь в непрекращающуюся красно-синюю иллюминацию из предгорья. Ночевка близ гаишного «стационара» на границе областей, теперь засада здесь… У тебя все штрафы из прошлой жизни оплачены?

Что на такое ответишь? Вот я и молчу, но вскоре ловлю себя на том, что перебираю в уме список автогрехов. Ну, дурдом!

– На чем ты ездил до войны? – еще один вопрос невпопад.

– На «японцах», – спуск долог, а молчаливое ожидание неизвестности изводит и без того напряженные нервы. Я включаюсь в глупый беспредметный разговор.

– На косоручках?

– Нет, на нормальных.

– А я на «фашистах». Люблю немецкую «классику»… вернее, любил когда-то.

– Тоскуют руки по рулю?

– А ноги по педалям, – печально ухмыляется «фашистолюб». – Говенное нынче время, да? Ни тачек крутых, ни баб сисятых.

– Не богат Пояс Щорса на фигуристый женский пол?

– Я не из Пояса.

Я прикидываю, удивляться ли мне очередному нежданному откровению от Сумасшедшего Люка, и решаю, что не стоит. Вчера я беседовал с Госпожой Смертью, какое теперь мне дело до мирских забот…

– Витек выдернул не только тебя из глубокой вонючей задницы, – Зулуку тяжело даются неприятные воспоминания. – Но я ему понадобился, и вот мы верхом на динозавре мчимся навстречу постъядерным гаишникам… Скажи, солдатик, ты уверен, что я здесь единственный сумасшедший?

– Определенные сомнения начали не так давно появляться, – задумчиво трясу головой, набитой разными, но в основном дикими мыслями. – Однако для сохранения остатков здравого смысла предпочитаю себя причислять к адекватной части нашего географического сообщества.

Проблесковый маячок неумолимо приближается. На самом деле, приближаемся мы, как мотыльки на запретный и, не дай бог, убийственный свет. Как ни крути, а встретить в тридцать третьем году двадцать первого века экипаж ДПС – примета весьма сомнительного свойства. К хорошему подобные встречи не приводили, по крайней мере, в памятном прошлом.

– За превышение нас точно не штрафанут, – с неуверенной ухмылкой на устах рассуждает маркиз. – За тонировку тоже.

– У нас беда с госномером, техосмотром и страховкой, – подключаюсь я. – Головной свет опять же не горит; один из водителей не может быть допущен к управлению транспортным средством по состоянию психического здоровья…

– И пристегнуться не мешает, – Зулук довольно хмыкает. – Запастись огнетушителем и аптечкой…

Я спрашиваю о наличии прав категории Х, позволяющей управлять динозаврами, и высказываю обоснованное сомнение в том, что мы пройдем весовой контроль по всем осям.

Зул не выдерживает и начинает громко ржать. Все-таки нам не страшно, это эйфория, черт ее побери.

Очень скоро различаю на обочине старенькую «девятку», раскрашенную в фирменные гаишные цвета – синий и белый. Мерцающая на ее крыше «люстра» освещает окружающее пространство нереальными цветами, и отражающий сияние снег окрашивает воздух попеременно в красный и синий муар, превращая его в непроходимый вязкий туман. Ранние сумерки только подчеркивают потустороннюю мистику происходящего, смех застревает где-то внутри…

Жезл, непременный атрибут любого гаишника, не преграждает наш путь, но указывает другое направление.

– Суксун закрыт, – слышу я голос. Рядом с жезлом материализуется из тумана желтая форменная жилетка, но самого полицейского рассмотреть не могу, стробоскоп неугомонного маячка давит на глаза, заставляет отводить взгляд. – Идите в обход.

Зверь послушно сворачивает с прямой дороги и по кольцу трусит налево.

– Удачи! – слышу я вслед и невольно кошусь в боковое зеркало. На один короткий миг кажется, что жезл приветливо машет нам, провожая, но уже в следующее мгновение зеркальная поверхность подергивается чернотой. Сзади ничего нет и не было… Нога тянется к газу.