чем я говорю. Такие люди, как твоя учительница, в это верили всегда, но еще одной революции не желали, Россия уже не вынесет, ее просто не станет, говорили они. Тебе, человеку советскому, не жившему в старое время, следует помнить, что твой долг верить своим вождям. Никто не знает, куда нас заведет Хрущев, он такой же, как и его предшественники, к тому же возвысился на развенчании Сталина, а его еще многие будут помнить, к тому же светлый храм будущего на костях предков не построишь. Ты же, как человек профессии, которая позволяет увидеть многое за пределами нашей страны, разберешься во всем сам, если будешь умницей и до поры держать язык за зубами.

В Мариуполь (Жданов) мы выехали через четыре дня. Извещать родителей о своем приезде я не стал, чтобы застать врасплох и увидеть всё, как есть, но на вокзале нас встретил отчим на горкомовской "Волге" с шофером. Оказывается тетя, провожавшая нас в Ленинграде, не выдержала и все же телеграфировала.

Рыбацкое братство, в которое входили фанатики рыбалки, объединяет людей независимо от возраста, положения и убеждений. Узнав, что к "карасю-профессору" едет сын-моряк, второй секретарь горкома, он же ученик-рыбак, предоставил свой транспорт. Сам же Олег Борисович, талантливый и подающий большие надежды молодой аппаратчик, прибудет со своей красавицей женой к торжественному столу вечером. На стол будут выставлены многочисленные рыбные блюда, приготовленные матерью и самим отчимом, а завершит пир огромный эмалированный таз с горой крупных раков, отваренных с укропом по рецепту "профессора". Будет много выпито, много сказано и спето, и я не увижу и намека на разногласия в семье, столь внимательными и теплыми были взгляды матери на отчима, да и он казался беззаботным и счастливым.

Когда талантливого аппаратчика с мешком, полным щелкающих клешнями раков на спине, обтянутой новым финским костюмом, умчит домой горкомовский дежурный транспорт, лицо матери изменится. На нем можно будет без труда увидеть следы недовольства поведением отчима, искренне желающего продлить праздник и послушать бравого моряка о том, как живут там теперь они — побежденные немцы и победители англичане. Успокоила и жена, выдворившая нас на балкон и, незаметно от матери подсунув нам недопитую бутылку с закуской, заменив на кухне хозяйку, которую отправила в спальную, где праведным сном счастливой сестренки спала Татьяна.

Отчим, оставшись со мной, уже не бодрился, слушал с интересом, внимательно поглядывая через стекло окна на прибирающуюся невестку, и на его лице я не смог прочесть, доволен он ею или нет. Валентина разошлась и еще долго убирала кухню, ванную комнату, где ванной плавали сазаны и карпы, помыла коридор и легла, когда уже заалел рассвет.

— Ну, что скажешь? — спросил я. Она, прижавшись ко мне, усталая, но довольная подняла вверх большой палец и прошептала:

— Вот такой мужик! Веселый такой и совсем не вредный. Толстенький и симпатичный, — и, закрыв глаза, тотчас же заснула.

Я заснуть не мог, сон ушел куда-то, возбуждение не проходило. Жужжал над головой назойливый комар, в комнате было жарко, здесь лето в самом разгаре. Квартиру родители получили недавно, но уже успели обставить. Знакомых мне с детства вещей почти не осталось, они не выдержали многочисленных переездов, родители тоже начинали новую жизнь.

Вскоре совсем рассвело, я осторожно встал и вышел на балкон. Где-то, казалось, совсем рядом, тяжело вздохнула доменная печь, и через пару минут волна наполненного сероводородом воздуха докатилась до нас.

— Домну загрузили, — раздался голос отчима. — Вот она и вздыхает. Это на "Азовстали". Что нос морщишь? Через неделю привыкнешь. Местные на запахи не реагируют, их тут много, запахов. Птицы время от времени пропадают, а деревья, смотри какие зеленые, и растут, как сумасшедшие, говорят, эти тополя за десять лет до четвертого этажа вымахали.

Он помолчал, глядя в голубое небо, потом достал из стоящего на балконе мешка семечки подсолнуха. Тотчас же на перила слетели три голубя и, немного помедлив, уселись на протянутые отчимом ладони с кормом.

— С добрым утром, нахлебнички. Соскучились по лакомству? Мне вечером вчера не до вас было, сын приехал. А ты возьми семечек, — обратился он ко мне, — попробуй, будут ли они у тебя с руки брать.

Я взял немного семечек на ладонь и протянул осторожно руку. Голуби забеспокоились, но не улетели. Голубка, посмотрев на меня глазками-бусинками, клюнула осторожно раз-другой, но с руки отчима не сходила.

— А знаешь, Валюха у тебя ничего, красивая. Смеется хорошо. И как она вчера старалась. Шустрая, а мать говорила, что белоручка, ничего не умеет, — он улыбнулся и посмотрел на меня. — Нет, молодец Валек — человек! Мужиков не перебивает, все больше слушает. Тебя-то любит?

— Не знаю, — засмеялся я, — а ты ее сам спроси, она на эту тему не особо разговорчивая.

Голуби вздрогнули, слетели с рук. Дверь на балкон распахнулась, и показалось лицо матери.

— Саша, сколько раз я тебя просила — не корми здесь голубей. Они весь балкон за…ли, потом мой за ними.

Лицо отчима потемнело. — Не мешай, — и по его голосу я понял, что идиллия вчерашнего вечера развеялась окончательно.

Пару дней Валентине удавалось гасить вспышки гнева тактичным вмешательством, а на третий мы втроем — отчим я и Валентина отправились на рыбалку в Юрьевку, чудесное место на берегу моря в тридцати километрах от города, заодно намереваясь вдоволь покупаться в Азовском море. Что и говорить, южное море вдали от большого города летом, конечно же, прекрасно. На запад от Мариуполя берег высокий, с прекрасными песчаными пляжами, с необыкновенно чистой водой. На берегах стоят хаты, утопающие в садах, а за ними бескрайние степи, обожженные солнцем. Высокое голубое небо, прозрачный сухой воздух над морем, запах полыни, песни жаворонков и крик чаек — вот оно очарование юга, которого так не хватает нам, людям, живущим на берегу сурового Балтийского моря.

… Дни мы проводим на море, выуживая крупных черных бычков, жирную тарань, а повезет — и судака. В часы, когда нет клева, валяемся на горячем песке, выгоняя из костей сырость наших дождливых мест, вечером поднимаемся наверх в Юрьевку на ночлег у "дяди Коли". Хата маленькая, но от прежних приазовских казаков осталась большая рига, в которой теперь хранят местное топливо — пустые засушенные шляпки от подсолнухов и кукурузные початки. В ней мы спим, зарывшись в солому под звон цикад, умолкающих только к утру.

Дядя Коля — уником, легенда этих мест, до войны был одним из лучших здешних комбайнеров и в свободное время строил свой самолет. Самолет взлетел 21 июня 1941 года,