– Да епископами католическими. У папы римского хитрости и коварства не меньше, чем у кесаря и его окружения.

Князь задумался, а у Алексея по спине холодный пот потек.

Князь, как бы про себя, едва слышно, сказал:

– Кату тебя отдать? Огнем пятки прижечь?

– Княже, в чем моя вина? Всю правду сказал, как есть. Служил тебе честно, а в награду – огонь! Кабы иезуитом был или схизматиком, молчал бы. А еще лучше, стоял бы на своем – десятником у Евпатия.

– Верно, не сходится, себя оговаривать не станешь. Но впредь язык за зубами держи. Еще кому-нибудь говорил?

– Ты первый и последний, князь.

– То-то! Ладно, ступай. Да служи мне и Новгороду честно. А там, после Копорья, посмотрим, что с тобой делать.

Алексей откланялся и вышел. За дверью перевел дыхание. Воистину язык мой – враг мой. Князь молод, амбициозен, и присутствие в его войске бывшего трибуна может ему не понравиться. Кто из начальства любит, когда подчиненный умнее, удачливее, опытнее? Но обошлось. Однако в дальнейшем Алексей стал замечать на себе внимательные взгляды Онуфрия, да и захаживать к нему на занятия с десятком сотник стал значительно чаще. И Алексей расценил внимание Онуфрия как пригляд. Князь надоумил, или сотник по своей собственной инициативе – новое что-нибудь увидеть. Но Алексей вел себя как обычно.

Наступило лето. Людям теплые одежды носить не надо, лошадям попоны не нужны. И с кормом для лошадей проще – травы взошли высокие.

Дружина к походу приготовилась: мяса вяленого запасли, окороков копченых, круп. Овощи свежие пошли – редиска, лук, репа.

Князь объявил о походе на Копорье, дав на сборы три дня. О выходе знали давно, Копорье было всем как заноза, как больной зуб.

Пару дней приводили в порядок все, что только можно, и после молебна на третий день утром вышли. За княжеской дружиной шли новгородские пешцы – ополченцы, добровольно примкнувшие к войску, за ними – длинный обоз. На подводах везли запасы продовольствия, запас стрел, наконечников для копий, щиты.

Путь был долог и длинен: двести пятьдесят верст, да с обозом, да по грунтовкам, да через реки, где зачастую мостов не было, а броды приходилось искать – прошли за две недели.

По пути к новгородцам присоединились воины и ополченцы из Карелы, Ижоры, Ладоги. Народ чувствовал исходящую от ливонцев угрозу их жизни, вере православной, семье. Никто не хотел оставаться в стороне, понимая, что в единстве сила и поодиночке врага не разбить.

Копорье встретило их сильным ветром. Пахло близким морем.

Князь благоразумно не двинул войска на крепость, а укрыл в лесу. Зато дозоры, ближние и дальние, во все стороны разослал. Ближние имели задачу перехватывать обозы, везущие продовольствие в крепость, и уничтожать их, а лучше брать в плен кнехтов из чуди или эстов.

Кнехты, получив жалованье, шли в деревню, на постоялый двор – пивом себя побаловать да девок потискать. Кроме того, ливонцы патрули по дорогам посылали – не видать ли где русских?

Дальние дозоры должны были предупредить о появлении крупных отрядов ливонцев, дабы они не нанесли русским крупный удар в тыл.

Десяток Алексея был назначен наравне с другими в ближний дозор, где каждый десятник волен был выбирать место и способ действия.

Алексей решил ехать по лесу на конях, оставить их там на опушке, под охраной дружинника, а остальным – без копий и щитов – скрытно подобраться к дороге, ведущей из крепости в деревню. Дорога из крепости не просматривалась, вилась вниз, после первого поворота скрывалась за кустами и деревьями, и, таким образом, место для засады было выбрано идеально.

Подъехали к опушке, дальше – открытый участок. Отсюда видна угловая башня, и понятно, что там должен быть караульный. Его не видно, оконца-бойницы маленькие, но Алексей понимал, что караульный просто обязан быть там. Ливонцы – народ пунктуальный, за службу спрашивают ревностно и спать кнехтам на посту не дадут.

Открытого луга метров триста, и пересечь его не таясь значит быть обнаруженным. Темноты ждать долго, да и не факт, что кнехты будут в темноте в крепость возвращаться. Кто им откроет ворота или опустит мост?

И Алексей решил пробираться в обход. Это дальше километра на два-три, зато безопаснее.

Сколько могли, проехали, оставили на привязи лошадей – распустившаяся зелень хорошо скрывала и людей, и лошадей. В десятке у Алексея одни кобылы, с жеребцами сплошное мучение. Жеребец кобылу учует – ржать призывно начинает, а кобылы ведут себя тихо.

Восемь человек из десятка с Алексеем впереди в обход по лесу пошли, двое гридей коней охранять остались.

Выбрались к дороге. В низинах немцы на дорогу жерди положили, чтобы колеса телег в дождь не вязли. Залегли с обеих сторон дороги, за поворотом – ни из деревни не видно, ни из крепости.

Раздался стук копыт – по дороге проскакал кнехт. Этот явно по делу: на боку кожаная сумка – в таких гонцы письма возят.

Через какое-то время обоз из трех телег прошел – в крепость везли овощи. Селяне переговаривались, но языка их никто в десятке не понимал.

Час проходил за часом, подходящей цели все не было, а князю, как понимал Алексей, нужен был «язык» – узнать подробно, каков гарнизон в крепости, где расположен, как укреплены ворота. Да много чего, в том числе – есть ли знаки для подачи тревоги, например, сигнальные костры. Крепость на высоком месте, из башен ее обзор километров на пятнадцать-двадцать, и гарнизон вполне мог известить о нападении новгородцев свои дозоры или корабли – до моря рукой подать.

Один из гридей имел при себе моток пеньковой веревки. Пленного связать, то, другое – да мало ли? Алексей распорядился привязать один конец веревки к дереву на другой стороне дороги, а другой перекинуть через толстую ветку, но не натягивать. Саму же веревку, лежащую на дороге, присыпать листвой и пылью.

Разложили они веревку вовремя, и в руки попал знатный «язык».

Ближе к вечеру, когда они уже отчаялись кого-нибудь дождаться, со стороны деревни вновь раздался стук копыт. Алексей, крякнув два раза уточкой, дал знак – приготовиться. Сам быстро влез на дерево, благо – веревка невысоко перекинута, на уровне груди всадника.

А стук все ближе.

Алексей взялся за веревку: теперь ее надо было рвануть вовремя и в то же время самому с дерева не свалиться.

Вот уже всадник показался.

Алексей намотал веревку на запястье одной руки, другой обхватил ствол дерева и, когда до коня оставались считаные метры, резко рванул веревку к себе.

Ни конь, ни всадник среагировать не успели. Веревка пришлась точно поперек груди кнехта, и всадник вылетел из седла, как камень из катапульты.

Дружинники сразу бросились к нему, подхватили и утащили за деревья.

От удара веревкой, а потом и спиной о землю – кнехт был без чувств. Ему живо связали руки и заткнули рот припасенной для этого случая тряпицей.