Я чувствовал себя в некоторой степени трусом, дезертиром, который бросает своих товарищей одних на переднем крае. Более того, я никогда не думал, что отправлюсь до наступления Рождества, но сейчас, раз существует такая возможность, я не могу ждать. Со мной должен был отправиться старший солдат Мёслингер. Отец шестерых детей. Но сегодня днем его не стало – попал под осколок русского снаряда. Разве это не трагедия?

Сегодня мне сообщили подробности о моем отпуске: 17-го числа я должен прибыть в Орел. Чтобы пройти дезинфекцию от вшей! 18-го отходит поезд, который будет в Вене через четыре с половиной дня. Чудесно! Как раз к Рождеству. Боже мой! Я так жду этого! Я планирую ехать завтра в семь часов утра вместе со вторым своим товарищем и тремя студентами, которые тоже отправляются домой.[93]

В 5.00 мы получили сообщение по радио: «Отпуска откладываются. Соответствующий приказ последует». Снова типичные шутки наших «шишек»! Мы всего лишь случайно услышали об отпуске для двоих, и у командования заняло несколько дней то, чтобы сообщить нам об этом. Но как только речь пошла об отмене, им хватило и нескольких часов, чтобы известить нас об этом. Ну почему я не уехал вчера вечером!

В 4.00 прозвучал сигнал тревоги. Русские при поддержке артиллерии перешли в наступление севернее от железной дороги. Я с моим взводом в резерве; собрал своих людей на самом опасном участке и стал ждать указаний. Стоило мне оказаться на ротном КП, чтобы прояснить обстановку, как нам сообщили, что русские идут прямо на нас. Я увидел, как они мелькают справа от развалин перед нашим КП. Постепенно огневая мощь одного из взводов 2-й роты, оставленного здесь, ослабевала; почти все пулеметы были выбиты!

Не дожидаясь приказа, я разместил взвод между строениями, рассредоточив солдат с карабинами. В это время вражеская артиллерия прекратила огонь, потому что русские были уже совсем рядом. Все еще было темно хоть выколи глаз, поэтому нет никакого смысла стрелять, потому что цели невозможно как следует разглядеть. После недолгих раздумий в моей голове созрел план: один из пулеметов должен вести непрерывный огонь по залегшим перед нами русским, стрелять короткими очередями, чтобы не дать им подняться в атаку. Второй MG и солдаты с винтовками в это время займут позиции, я выстрелю вверх белой ракетой, и все мы тут же прицельно ударим по врагу всей мощью нашего оружия.

Сам я стою перед зданием, чтобы следить за всем происходящим. Потому отдаю приказ: «Быть готовыми! Когда увидите свет ракеты, стреляйте так быстро, как только сможете, прицеливайтесь как можно ниже. Цельтесь, ребята! После белой ракеты – огонь!»

На девять секунд стало светло как днем, и можно было увидеть всю местность перед нами. Русские подошли на дистанцию 100 м. Но мои парни уже стреляли как бешеные, чтобы использовать каждое мгновение света. Потом снова стало темно. Несколькими пулеметными очередями я продолжаю прижимать русских к земле, потом снова выкрикнул команду.

Трое русских, прячась среди деревьев для своей защиты, подобрались к домам; мы прикончили их ручными гранатами. В свете множества ракет «Вери» стало ясно видно, как некоторые из русских уже бросились обратно в тыл, но многие все еще находились перед нами. Мы все молились, чтобы поскорее рассвело: свет ракет слишком недолог.

Как только появились первые робкие лучи настоящего света, я отправил пулемет с его расчетом вперед, ближе к развалинам, чтобы он мог отработать во фланг большевикам. Постепенно стало светло, и теперь противник лежал перед нами, ясно различимый на серебряной снежной поверхности. Как только мы видели, что кто-то из русских пытается удрать, он тут же получал свое.

При дневном свете обнаружилось еще одно: перед нами и между зданиями без всякого прикрытия лежал и стоял взвод. И ничто не могло заставить их искать укрытия в ущерб хорошей видимости. Многие стояли так, чтобы удобнее было вести огонь из их карабинов, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. Один занял позицию для стрельбы в проеме окна, другой устроился с винтовкой с оптическим прицелом на крыше, кто-то присел на колено перед стулом, которым пользовался для упора при стрельбе, пулеметчики оборудовали позиции на углах зданий и маленьких домиков. Все стреляли и стреляли с одной мыслью: русские не должны прорваться, иначе – конец. Парни демонстрировали примеры истиной храбрости.

В 8.00 я вспомнил о практике, которая так хорошо зарекомендовала себя в прошлом. Я приказал прекратить огонь и, убедившись, что с нашей стороны не стреляет ни один ствол, крикнул русским во всю силу своих легких: «Руки вверх!» – «Поднять руки! Сдавайтесь!» И одна за другой вверх потянулись руки. Когда они образовали целый лес, я направился в сторону русских со своими подчиненными, вооруженными карабинами, приказав, однако, пулеметчикам смотреть в оба и сразу же стрелять, если со стороны противника раздастся хотя бы один выстрел.

Пленных согнали в одно из зданий, но их было не так много, как мы ожидали. Когда мы вернулись, чтобы узнать причину, то поняли: многие из них погибли на месте. Все были убиты выстрелами в голову. Мои солдаты хорошо стреляют, им достаточно лишь указать куда. Тела некоторых все еще тлели после попадания в них ракет «Вери». Мы начали считать: пятьдесят пленных и сто пятьдесят трупов только перед моим взводом. Грандиозный успех!

Во второй половине дня на расстояние менее 4 км от города подошел железнодорожный состав с танками противника, которые полчаса вели по нас огонь с места, прежде чем снова тронуться в путь и исчезнуть. Его было хорошо видно с позиций 1-го взвода. Я просто не понимаю, чем занимается наша авиация, почему они ничего не делают. Русские постоянно подтягивают резервы; они разгружаются прямо перед нашим носом, их саперы ремонтируют разрушенные мосты вдоль железной дороги, они атакуют нас целыми толпами, и, возможно, не только здесь. И мы ничего не можем с ними поделать. Если так пойдет и дальше, они задавят нас одним только своим численным превосходством.[94]

Нашим людям капут. Приходится это сказать. И знаешь почему: один час на улице, один час в избушке, дозоры, караульная служба, прослушка, наблюдение, пулеметные позиции – одно за другим. Неудивительно, что некоторые ломаются. Такое происходит с 28 ноября, с момента нашего выхода из Беседино. Если только представить себе, что это значит: неделя за неделей, когда час сна чередуется с часом службы!

В 4.00 я привел в Красную Поляну несколько машин из тех, что были брошены. Не могу точно сказать, как я там оказался, я мог бы точно так же оказаться в лапах у русских, как это едва не случилось с колонной артиллерии, которая собиралась отступить и которую я мог бы остановить, когда они проезжали в сторону железнодорожной станции Мармыжи.