Борфейм взглянул в лицо собеседнику и убедился, что тот невыносимо серьезен.

— В наглости вам тоже не откажешь, граф, — буркнул он. — Вы либо быстро сойдете в могилу, либо пойдете очень далеко.

— Надеюсь, мы все будем в добром здравии, чтобы увидеть это, — отозвался Сигмон.

Из экипажа донесся тихий шорох, и граф вздрогнул, запоздало вспомнив, что у их разговора с герцогом есть еще один участник, хранящий, впрочем, молчание.

— Вэлланор, — позвал герцог. — Можешь выходить. Мы скоро уезжаем.

— Да, дядя, — раздался голос из-за черной дверцы. — Я сейчас.

Сигмон, услышав голос, невольно содрогнулся. Почему-то ему казалось, что невеста Геордора должна быть старой каргой, чьи достоинства заключаются в титуле, который позволяет связать кровным родством два королевских рода. Но этот голос не мог принадлежать старой карге. Никак не мог.

Ла Тойя внезапно ощутил, что от него разит потом, понял, что он растрепан и с головы до ног залит чужой кровью. Чужая кровь жгла щеки раскаленным металлом. Граф вскинул руку, чтобы вытереть лицо, и тут же опустил — перчатки были так же грязны, а снимать их он не хотел. Только не сейчас. Ни за что.

Вторая дверь экипажа распахнулась, и зверь внутри Сигмона вздрогнул — ему в нос ударил аромат свежей лесной смолы, сладкий запах цветов и чего-то ласкового и трогательного, напоминающего о детстве. Граф отступил на шаг, а из распахнутой двери экипажа на свет выбралась ее светлость Вэлланор Борфейм.

Худая девчонка с длинными белыми волосами и голубыми глазами, закутанная в накидку из беличьих шкурок — такой увидел Сигмон Ла Тойя свою будущую королеву. Именно девчонка — с чуть вздернутым носиком и удивленными глазами, расширившимися при виде поля боя, заваленного трупами.

— Познакомься с графом Ла Тойя, — сказал герцог. — Думаю, ты слышала наш разговор, и нет нужды объяснять, кто он такой.

— Миледи, — опомнившись, Сигмон прижал руку к липкой от крови куртке и согнулся в глубоком поклоне. — Рад приветствовать вас на землях Ривастана.

— Здравствуйте, граф, — отозвалась Вэлланор. — Я рада видеть вас. Вы оказали нам неоценимую помощь, и мы все вам очень благодарны. Да, дядя?

— Конечно, — буркнул герцог. — Благодарны так, что просто нет слов.

Сигмон медленно выпрямился и обнаружил, что он на целую голову выше своей будущей повелительницы. Она смотрела прямо ему в лицо, снизу вверх, и Сигмон готов был провалиться сквозь землю, представляя, как чудесно он сейчас выглядит со стороны.

— Вы проявили поразительную храбрость, граф, — продолжала Вэлланор, разглядывая королевского гонца. — В одиночку вы справились с целым отрядом разбойников и спасли нас от неминуемой гибели. Раньше мне казалось, что такие герои остались лишь в легендах, но теперь я вижу, что в Ривастане еще есть настоящие воины.

— Пустяки, миледи, — отозвался Сигмон, чувствуя, что его щеки уже сравнялись цветом с чужой кровью. — Я воспользовался внезапностью, пока разбойники были заняты боем с вашими воинами, храбро защищавшими вашу светлость. Им пришлось намного тяжелее, чем мне.

— Ваша скромность делает вам честь, граф, — отозвалась Вэлланор, — но мы все были свидетелями вашего храброго поступка. Вы говорили, что не назовете это подвигом. Но поверьте, так его назовут те, кого вы спасли.

Сигмон встретился взглядом с таримкой. Ее глаза пылали голубым — они очень походили на глаза герцога, но в них было столько красок, сколько бывает в летнем небе в самый полдень. И в них граф увидел нечто… Одобрение? Восхищение? Искреннюю благодарность? Все это и еще капельку того, что Сигмон побоялся назвать даже самому себе. Голубоглазая девчонка говорила искренне. Тут и не пахло вежливостью опытных дипломатов — она на самом деле восхищалась учиненной им резней. И она на самом деле верила в героев.

Ла Тойя даже прикрыл глаза, сдерживая невольный стон. Как посмели они отправить это наивное дитя в чужую страну? Откупились ею, словно сундуком с монетами, от старика Геордора, бросили в самое пекло взрослой жизни, где кровь и ненависть правят миром?

— Это не подвиг, миледи, — печально возразил Сигмон. — Подвиг — это удержаться от резни. Очень надеюсь, что ваша светлость больше никогда не станет свидетельницей таких ужасных событий.

— Если вы и дальше останетесь на службе у короля, то, полагаю, ваши надежды сбудутся, — отозвалась Вэлланор. — Надеюсь, вы, как и обещали, больше не допустите такого.

— Приложу все усилия, — с пылом заверил ее Сигмон.

— Сильно сомневаюсь, — подал голос герцог. — Хватит любезничать. Нам пора отправляться.

Сигмон обернулся и увидел, что позади стоит Морейн, держащий под уздцы двух черных скакунов, ранее принадлежавших павшим таримцам.

— Все готово, милорд, — сказал он. — Вы на самом деле собираетесь уехать?

— Еще как, — раздраженно бросил Борфейм. — Граф, вам не нужна лошадь?

— Нет, мой скакун ждет меня на той стороне дороги, — отозвался Сигмон, искренне надеясь, что это соответствует истинному положению дел.

— Тогда помогите Вэлланор забраться в седло. Уж будьте любезным до конца. Мне нужно кое-что забрать из экипажа.

Сигмон тут же обернулся к принцессе, подал ей руку и подвел к черному скакуну, на котором было дамское седло. Вэлланор оперлась о его руку — Сигмон с ужасом увидел, что белая перчатка ее светлости тут же испачкалась в чужой крови, — вставила ногу в стремя и легко взлетела в седло. Судя по всему, Вэлланор не раз доводилось путешествовать подобным образом. Сигмон отступил на шаг и отвел взгляд в сторону — длинная шерстяная юбка чуть задралась, открывая изящные черные сапожки для верховой езды. Он тяжело вздохнул, повернулся спиной к голубоглазой девчонке, что должна стать его королевой, и принялся высматривать тропинку, по которой можно было бы объехать поваленное дерево.

В груди у Сигмона зрело неприятное подозрение, что обратная дорога будет в чем-то намного тяжелей, чем путь сюда.

Небо над дальними холмами стало чуть светлей, намекая, что вскоре рассвет придет на смену ночи. Город еще спал, отдавшись сладкой утренней дреме. На улицах уже появились прохожие — ранние пташки, спешащие по своим делам, но до настоящего пробуждения Риву было еще далеко. Сейчас по его камням шагали только те, кто торопился на утреннюю работу. Или возвращался с ночной.

Ввалившись в темный коридор, Корд захлопнул за собой дверь и быстро задвинул засов. В кромешной тьме он на ощупь пробрался к двери, ведущей в комнату. Тяжело ступая по скрипучему полу, капитан вошел в комнату и подошел к круглому столу. Пошарил в кармане кителя. Не найдя огнива, выругался и поплелся в дальний угол. Там, даже не потрудившись снять сапоги, рухнул на кровать и заложил руки за голову.

Ночь выдалась не из легких. Шумно отдуваясь, Корд блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь темнотой. Дом. Как чудесно отгородиться толстыми стенами от проклятого города, кипящего, как похлебка в котелке оборванца, ночующего под мостом, — день и ночь, ночь и день. И как жаль, что стенами нельзя отгородиться от забот, донимающих тебя круглые сутки.