А ведь есть и такое резонное соображение: ну — брошусь я на этого немца… но другой немец (он ведь всего в десяти метрах, тут и целиться не надо — не промахнешься) повернется и пристрелит… Ведь и ежу понятно: первый и погибает первым… Вот если бы все сразу, да по команде…

Трое в голове колонны (успели сговориться: давай? — давай!) навалились на конвоира, стрелявшего с колена. Момент, который мог переломить ситуацию. Мог поднять тех, кто уже готов был подняться. Но этот шанс перечеркнула граната с длинной деревянной ручкой. Неторопливо поворачиваясь в воздухе, она мягко прилетела к копошащейся куче-мале, — и рыжая вспышка расшвыряла тела.

Фельдфебель, умелец, постарался.

Этот успех вдохновил его. Он опять приподнялся, чтобы вторую гранату бросить уже в Ромку, но тут уж и Ромка не сплоховал. Пуля сбила фельдфебеля, словно удар подсечкой. Фельдфебель приподнялся на четвереньки — видать, уже ничего не соображал, — переступил вперед руками, а потом у него в правой руке хрустнуло пламя, и взвизгнули осколки, оставляя в траве эфемерные бороздки.

Но он успел главное: чаши весов перестали колебаться.

Не поднимутся пленные.

Ромка этого еще не осознал, но почувствовал какую-то перемену. Что-то умерло в опаре, выпиравшей из квашни; опара осела; крышка опустилась на верхний обод и плотно прикрыла квашню.

Не поднимутся…

— Ребята, ну что же вы!..

Ромка думал, что он это выкрикнул, а на самом деле — еле слышно простонал. А тут еще и патроны в магазине кончились. Ромка не сразу это понял, для чего-то до упора прижал спусковой крючок, затем еще раз — изо всей силы; затем передернул затвор и опять прижал… Когда не имеешь привычки к автомату — запросто может вылететь из головы, что патроны в нем не бесконечны.

Конвоиры это поняли раньше Ромки — и опять перестали стрелять. Подняли головы. Теперь чего уж — сдавайся, хенде хох. И пленные — те, что лежали поближе, — тоже перевели дух. И выдали Ромке полной мерой:

— Да вали ты отсюда, пока жив!

— Из-за тебя, сраного героя, и нам погибать…

И — слово за словом, распаляясь, отводя душу, мстя ему за то, что он унизил их своею отвагой, — выплеснули на него такое…

— Сдавайся, дурак! — Это почти шепот. Старший лейтенант. Он лежит ближе всех к Ромке, метрах в пяти, не дальше. — Сдавайся! Может — пожалеют…

Все Ромкины проблемы от одного: его действие опережает его мысль. Только поэтому он потерял несколько секунд, пока дергал свой пустой автомат. И лишь затем вспомнил: да ведь у меня есть запас!.. Не опуская глаз, не в силах отвести их от терпеливо ожидающих его решения дул винтовок (они шевелились, принюхивались, словно пытались понять, что у него в душе и на уме), Ромка чуть шевельнул голенью, чтобы ощутить — на месте ли запасной магазин. На месте… Ромка выдернул из автомата пустой магазин, достал запасной из-за голенища, и все так же, не глядя, попытался его вставить. Не получилось. Еще раз ткнул… Что-то мешало. Ведь еще ни разу в жизни он этого не делал! Да и разбитые, ободранные пальцы ничего не чувствовали. Нужно было опустить глаза, посмотреть, отчего магазин не попадает в гнездо… но у Ромки не было этой возможности, потому что только его взгляд удерживал немцев. Отведи он глаза хотя бы на миг — и они очнутся, и винтовки выплюнут в него теперь уже неотвратимую смерть.

— Падай!..

Это была команда. Голос его командира. Резкий, сильный. Сотни раз Ромка эту команду выполнял, выполнял не задумываясь. И сейчас — не задумываясь — опередив нестройный залп, звонкой дробью ударивший в борт коляски, — упал на бок, перекатился, снова сел. Поглядел, отчего магазин не попадает в гнездо. Да тут все просто, проще не придумаешь… Магазин четко стал на место. Ромка передернул затвор, поднял голову. Он уже знал, кого из конвоиров пугануть в первую голову.

— Красноармеец Залогин — к пулемету!

Это опять Тимофей. Вошел во вкус.

— Есть к пулемету!..

Какой-то парнишка, подброшенный, как на пружинах, метнулся к мотоциклу, в полете кувыркнулся через голову (по нему уже стреляли), последние метры перебежал на четвереньках, одним рывком развернул мотоцикл, чтоб удобнее было стрелять, прыгнул в коляску — боп-боп-боп… Вот это стрельба! Не нужно быть профи, чтобы понять, что с этим пулеметчиком лучше не тягаться — кто кого. Конвоиры уткнулись в землю, даже взглянуть боятся, чтобы не привлечь к себе внимание. А пулеметчик уже перенес огонь на набегающую цепь, да так удачно, что разом сбил с немцев форс. Пожалуй, кое-кто из них уже и пожалел, что поддался общей вспышке энтузиазма. Ведь никто же не гнал, не приказывал. Из рощи все это представлялось несколько иначе.

Залегли.

— Еще двое, — сказал пулеметчик. Сказал негромко, как говорится, мысль вслух, но Ромка услышал. Перебрался за мотоцикл и спросил:

— Считаешь?

Вопрос глупый; ясно, что считает. Но Ромка спросил лишь для того, чтобы возник контакт, чтобы еще прочней стало прекрасное чувство: я не один…

— Пошарь, где у них запасные ленты, — сказал пулеметчик. Головы не повернул. Все его внимание было там, где лежали, ловя момент, чтобы успеть прицелиться, его враги. Каждую попытку поднять голову он пресекал мгновенно. Две-три пули, две-три пули, — но как они ложились!

— Ты не поверишь, — сказал пулеметчик. — Но когда я убил первого, я понял, что у моей жизни появился смысл. Теперь их семеро.

— А я только одного…

— Если бы ты убил его раньше — здесь все сложилось бы совсем по иному сценарию.

— Может быть…

Им показалось, что в психологической атмосфере опять наступил перелом. Пулемет был так убедителен, а пленных так много… Если пленные сейчас захватят винтовки конвоиров, и поддержат пулеметчика, который наконец получит возможность стрелять прицельно…

В этот момент из рощи выехал бронетранспортер — и сразу ударил из крупнокалиберного. Видать, их пулеметчик еще толком не проснулся, а может — был не ахти какой специалист, но пули застучали по земле с большим разбросом. Сейчас проснется — и разнесет мотоцикл вдребезги. И того, кто в коляске, и того, кто за нею прячется.

А следом — один за другим — выкатили три мотоцикла с пулеметами в колясках. Неторопливые, обстоятельные. Выкатили — и расползлись веером, чтобы не создавать кучную цель.

— Отступаем…

Это Тимофей. Он уже здесь же, за мотоциклом, рядом с Ромкой. Приполз. Ромка чуть было не спросил: «Отчего ты не попытался поднять эту публику?», — но увидал его незнакомое, с проступающей из-под кожи чернотой лицо, и ответил как-то по-домашнему: — Конечно…

Чтобы спастись — времени не осталось совсем; выручило только то, что немцы, имея огромное превосходство (и остерегаясь Геркиного пулемета), решили расстрелять русских с мало-мальски безопасной дистанции. «Ты — в коляску, — распорядился Ромка. Тимофей кивнул. — Ты, — Ромка легонько похлопал Залогина по спине, — поедешь на заднем сиденье. Сунул ему свой автомат. — Быстренько пересядьте…» Затем выскочил из-за мотоцикла, подхватил тело узбека — и сунул его в коляску, под руки Тимофея.