В таверне Альфонсо и Джакомо быстро вусмерть напились. Они смеялись над глупостью Гроссбартов и оттачивали свои угрозы да кичливые манеры. Вполне закономерно, что такая жалкая империя произвела на свет столь же жалких ублюдков вроде Гроссбартов. По мнению итальянцев, они сами же виноваты.

Еще бутылку спустя им наскучило обсуждать врагов – былых и теперешних, – и разговор естественным образом перешел на женщин. Ни тот ни другой не успели и одним глазком взглянуть на девицу, которую везли, но оба были убеждены, что она писаная красавица, иначе капитан никогда не послал бы за ней экспедицию в несусветную даль. Затем они заговорили о капитане и о том, как странно, по слухам, он себя ведет.

Оба были в стельку пьяны, когда послышалась песня, полилась откуда-то из задней части таверны. Оба не могли разобрать слов, но обоих мелодия тронула больше, чем любая другая, какую они слышали в жизни. Джакомо неуверенно встал на ноги и направился к двери в заднюю комнату, но, как бы ему ни завидовал Альфонсо, он выпил слишком много, чтобы шевелиться. Поэтому он просто отчаянно рыдал, пока не уснул, упиваясь ее пением – первой радостью за всю его тяжкую жизнь.

Гегель упал на Эннио, Манфрид – на Гегеля, и вместе братья сломали итальянцу обе лодыжки. Гегель врезался лицом в снег между ног Эннио и потерял сознание. Манфрид ударился копчиком о копчик брата и теперь катался в снегу, изрыгая ругательства. Эннио взвыл, ухватился за ноги и не затыкался, пока Манфрид не начал его размашисто хлестать по щекам.

Затихший от побоев Эннио проследил за взглядом Манфрида и тоже поднял глаза на обрыв. Несмотря на заново вышедшую из-за туч луну, они едва могли различить плато, на котором располагалось кладбище. У обрыва никакого движения. Затем над горами разнесся ужасный, нечеловеческий крик, от которого нервы у них натянулись.

Гегель пришел в себя, утер снег с глаз и носа. Охлопав себя сверху донизу, он пришел к выводу, что все в порядке, и он удачно не напоролся при падении на собственный меч. Манфрид тоже собрал несколько ушибов и синяков, а Эннио, разумеется, мог только причитать: его разум переломился так же, как и ноги.

– Брось его, – сказал Манфрид, – нам надо убираться отсюда.

– Он нам нужен для фургона, – возразил Гегель.

– Сами разберемся, – настаивал Манфрид.

– За возницу сесть – да, а упряжка? Фургон – это тебе не телега, а нам нужно быстро сваливать.

Гегелю было даже немного стыдно за то, что он встал на сторону Эннио.

Братья подняли Эннио и потащили между собой, поддавая этому дурню локтями всякий раз, когда его сломанные ноги задевали землю и он вскрикивал. Городская стена была совсем рядом, и, преодолев несколько небольших холмов, они добрались до ворот. Гегель перелез на ту сторону и впустил остальных, с подозрением разглядывая темную громаду монастыря, нависшую над городом. Прищурившись, он заметил тень, скользнувшую через дорогу у последнего поворота. Что-то белое двигалось по белому снегу в белесом свете луны. Что бы это ни было – а он имел серьезные подозрения на сей счет, – ноги у Гегеля снова задрожали, а тревога вернулась.

– Бегом! – рявкнул Гегель и схватил Эннио за правую руку.

Манфрид сжал левую, и братья рванулись по следам фургона к таверне, волоча за собой Эннио. Несчастный возница потерял сознание от боли, потому что его ноги все время задевали обледеневшую дорогу. Как и за все проведенное с Николеттой время, уровень тревоги в душе Гегеля слегка менялся, но совсем она не пропадала, а теперь раздулась до размеров мамонта.

Призрачный город поблескивал в лунном свете, покуда тучи не окутали его полноправной чернотой ночи. Гроссбарты не останавливались, и, когда они наконец уложили Эннио на землю снаружи таверны, снегопад еще надежнее скрыл их фигуры. Когда стало ясно, что дверь охранники не откроют, братья взломали ее, как и прежде, и подтащили бесчувственного Эннио к очагу. Храп Альфонсо смолк, когда Манфрид ударом ноги сшиб его со стула и принялся орать в лицо:

– Где твой человек?

– Говнюк ублюдочный, – промямлил Альфонсо.

– Точно!

Манфрид принялся колотить пьяного охранника и колотил до тех пор, пока Гегель его не оттащил.

– Нам понадобятся все мечи, если эта тварь вернется, – напомнил Гегель.

– Что вы сделали с Эннио?

Альфонсо подполз к вознице и потряс его за плечи. Эннио тут же очнулся, завопил и разодрал ногтями лицо Альфонсо. Налитые кровью глаза покалеченного итальянца сфокусировались на приближавшейся фигуре Манфрида, он тут же замер и затих.

– Демон, – сказал Манфрид, и Гегель не стал с ним спорить.

– Что? – переспросил Альфонсо, подозрительно глядя на братьев.

– Демон из бездны! – взорвался Гегель. – Тварь из Преисподней, это в твою дубовую голову укладывается? Проклятый дьявол!

– Что? – повторил Альфонсо.

– Чума, – провозгласил Манфрид, расхаживая по комнате и дергая себя за бороду. – Гниль в нем была. Вышла наружу. Демоны и чума, сохрани нас Дева Мария!

– Чума?

Альфонсо побледнел, а Эннио застонал.

– Да заткнитесь вы оба, черт бы вас побрал! – завопил Гегель и швырнул стул в стену.

– Братец, – прошипел Манфрид по-гроссбартски. – Нужно сохранять спокойствие, чтобы слинять отсюда и добраться до песчаных земель. Спокойствие.

– Спокойствие?! – огрызнулся Гегель, не используя их личный жаргон. – Спокойствие! За нами демон гоняется! Не какая-то манти-дура или зверолюд, а настоящий демон! Ты его видел!

– Ага, видел, – поежился Манфрид. – Может, он там на горе остался.

– Хрен! Я его видел! Он сюда идет! Проклятие ведьмы, Манфрид, это проклятие ведьмы!

Гегель совсем разъярился, и чужеземцы сжались на полу.

– Веруй! – кричал Манфрид.

– Херня! – отозвался Гегель и принялся рубить стол мечом.

– Она следит за нами!

– Вот уж точно! Такое нам проклятье удружила, что до конца дней хватит!

– Не она, недоумок! Мария! – взревел Манфрид. – Мы живем и умрем по воле Девы Марии! И умрем, когда Она того пожелает, не раньше! Веруй, будь проклята твоя борода, веруй!

– Веруй? – выдохнул запыхавшийся Гегель.

– Веруй, – вздохнул Манфрид, который даже себя самого почти убедил. – Сам знаешь, что нам предстоит сделать.

– Убить демона. По-настоящему.

– И благослови нас Дева Мария. Лучше, конечно, просто убраться из этого местечка, чтобы больше никогда его не видеть. Где безмозглый неуч, с которым ты тут сидел? – спросил Манфрид у Альфонсо.

Джакомо они нашли лежащим лицом вниз в коридоре около задней двери. Он утонул в небольшой луже талого снега – вода едва прикрывала его нос и рот. Трое мужчин, способных ходить, собрались в коридоре, и, когда Альфонсо рассказал свою запутанную историю, все трое уставились на ткань, за которой скрывалась комната загадочной женщины.