– Да, в последнее время, – ответил голый человек, споткнулся, но удержался на ногах и продолжил медленно приближаться к ним.

– И ты знаешь, где все жители? – продолжил Эннио.

– Разумеется! Они внутри. – Его вдруг согнул приступ жестокого кашля.

– И?

Эннио положил руку на плечо Гегелю, но тот легонько врезал ему локтем, чтоб не подходил слишком близко.

– И что? – переспросил незнакомец, оправившись от кашля.

– Слушай ты, полоумный ублюдок, он спрашивает, куда все подевались и почему. Так что лучше рассказывай и проваливай или даже сразу проваливай отсюда.

Много чем славился Манфрид, но точно не терпением.

– Я пришел с гор, – сообщил голый человек так, словно это все объясняло.

– Умопомрачительно, – восхитился Манфрид. – Неужели правда? Чудо из чудес.

– Он уже был со мной или я с ним, неважно. Мы пришли вместе.

Трое спутников уставились на борова, а лунатик продолжал:

– Мы прибыли, а они нас приняли, несмотря ни на что, даже впустили. А когда они все присоединились к нам, обратились, если угодно, мы призвали остальных. Услышав определенную последовательность в колокольном звоне, они бегом побежали – вместе с собаками, младенцами и женами. Тут и пришел конец.

Продолжая говорить, голый человек медленно приближался к ним.

– Ближе не подходи, если только не хочешь увидеть, что под снегом спрятано.

Манфрид сменил булаву на арбалет.

Впервые улыбка на лице незнакомца дрогнула:

– Умоляю, одно лишь одеяло спасет меня. Неужели вы бросите усталого путника замерзать? Хоть обрывок ткани, прошу вас.

– Ну-ну, – вступил Гегель, – мы тебе и так услугу окажем, если позволим снова сесть на этого зверя и уехать, как ты приехал. Монастырь рядом, там и согреешь свои косточки.

– Что ты имеешь в виду, – громко выкрикнул Эннио, – «тут и пришел конец»? Что-то здесь не так, Гроссбарты! Где все монахи и жители города? В какую веру обратились? Какой еще конец?

– Я имею в виду, – ответил голый человек без прежнего добродушия, – что им пришел конец. Они покоятся внутри, где и вы упокоитесь.

– Он – ведьмак! – завопил Эннио.

Голый человек собирался броситься вперед, но Гроссбарты со значением вскинули свои арбалеты, так что он замер, готовый к прыжку.

– Ты монах? – спросил Гегель.

– Нет, – ответил тот.

– Ну, вот и хорошо, – пожал плечами Манфрид, и братья выстрелили.

Один из болтов вонзился в раздутый живот лунатика, другой вошел в шею. Не вскрикнув, тот повалился на спину, фонтан крови хлынул к их ногам. Голый человек извивался в снегу, а боров подошел ближе и принялся обнюхивать его раны.

Сжимая оружие, Гроссбарты и Эннио осторожно приблизились к агонизирующему телу. Гегель чувствовал себя еще хуже, чем прежде, кишки просто стянулись узлом. Лунатик что-то бормотал, поглаживая рыло борова. Эннио опустился рядом с ним на колени, но не слишком близко.

– Что он говорит? – спросил Манфрид, опознав в речи умирающего тот же язык, на котором Эннио обращался к охранникам.

– Умоляет не бросать его, – ответил Эннио. – Они проделали долгий путь, и он всегда был покорным слугой своего госпо…

Эннио откатился в сторону и завизжал:

– Свинья, свинья!

– О чем ты? – нахмурился Манфрид.

– Porco[15] – его господин, свинья – Дьявол!

Эннио метался в снегу, отчаянно пытаясь убраться подальше от борова.

– Гм-м-м.

Манфрид слыхал, что Дьявол частенько принимает облик кота, но никогда – свиньи. С другой стороны, он ведь, наверное, родом оттуда же, откуда и Эннио. Так что, может, в романских королевствах Дьявол работает иначе. Манфрид решил, что в худшем случае будет им грудинка, и бросился на борова. Тот увидел Гроссбарта и отпрыгнул в сторону.

Эннио встал на ноги и присоединился к погоне, они с Манфридом помчались за боровом по заметенному снегом кладбищу. Однако Гегель не мог оторвать взгляда от умиравшего. С такого близкого расстояния он хорошо различал его черты. От него шла ужасная вонь, а лицо покрывали нарывы и волдыри. У Гегеля возникло мрачное подозрение, и он присел, чтобы присмотреться.

Дядюшка научил Гроссбартов смотреть сперва под мышками и в паху, за мошонкой. Само собой, сжигать нужно равно короля и раба, но на практике много тех, кого следовало предать пламени, оказывались в семейной гробнице по воле действующих из лучших побуждений наследников. Таких склепов следует избегать, чтобы не обречь себя на смерть, так и не обследовав соседние, менее опасные могилы.

Яркий лунный свет подчеркнул лиловый оттенок раздутых наростов под мышками мертвеца, таких огромных, что Гегель даже не сразу поверил. Он отшатнулся – вонь от голого человека стала невыносимой, – и увидел, что его брат вместе с Эннио гонят борова в его сторону.

– Манфрид! – заорал Гегель, пятясь от трупа. – Это зараза!

– А?

Манфрид споткнулся, и боров вновь уклонился от взмаха его булавы.

– Не трожь его! – раскатился над долиной оглушительный крик Гегеля. – Чума! У него чума!

Манфрид остановился как вкопанный, а затем кубарем покатился вперед, когда ему в спину врезался Эннио. Поднявшись и пнув пару раз Эннио, Манфрид отряхнулся от снега и вернулся к брату, который стоял у входа в склеп. Боров улегся в снегу рядом с мертвецом, тревожно поглядывая на Манфрида.

– Чума? – переспросил Манфрид, утирая пот с лица и исподволь поглядывая на тело.

Гегель серьезно кивнул:

– Бубоны[16] размером с мои кулаки.

– Теперь ясно, почему он чепуху нес.

– Да ну?

– Ну да. От заразы котелок набекрень становится.

– Кто это тебе сказа…

– Он шевелится! – взвизгнул Эннио, который прижался спиной к каменному кресту.

– А?

Оба Гроссбарта присмотрелись. Действительно, голый человек выгнул спину и заметался в снегу. Его левое плечо опухло и почернело, изо рта пошла пена. По вонзившимся в него арбалетным болтам потекла кровь, а потом начала брызгать дальше, чем можно было ожидать.

– Это все нормально, по-твоему? – возмутился Гегель, но Манфрид только пялился с отвисшей челюстью.