Диар часто обзывал его непоседой и веселым разгильдяем, и даже сдержанный Майторион не мог устоять, смеялся нескончаемым шуткам варяга. «Твой язык – мельничные жернова, Идрис! Они когда-нибудь останавливаются?» – спрашивал у него эльф.

Они остановились, Майторион, не тревожься. В тот момент, когда я мазал твоей кровью свое тело, они остановились.

Северянин зажмурился. Воспоминания…

Сотник открыл дверь. Идрис готовился навалиться на нее плечом еще раз, сознавая всю безнадежность трепыханий, когда она распахнулась и двое дюжих солдат с пустыми глазами швырнули в проем эльфа. То, что когда-то было эльфом. Створка тут же захлопнулась, магия окутала ее с молниеносной быстротой.

– Если не заговоришь, завтра так же валяться будешь! – крикнул сотник в щель меж досками сенника.

Идрис стоял посередине сарая, не двигаясь. Черные, воронова крыла, волосы – единственное, по чему можно было опознать Майториона. И еще ухо, вытянутое, заостренное, похожее на ивовый лист. Одно. Второе, не срезанное даже – вырванное тяжелыми щипцами, болталось на полоске кожи. Вся кожа Перворожденного – полоски.

Шаг, другой. Варяг упал на колени перед эльфом. Руки, стянутые за спиной, не позволяли дотронуться, попробовать перевернуть, уложить поудобнее. Разумом Идрис понимал, что этим уже не помочь, вообще уже ничем не помочь, но верить – не верилось.

– Май, – позвал он тихо. – Эй, Май.

Никому и никогда эльф не дозволял себя так называть. Имя для Перворожденных – особая ценность, в каждом слоге свой смысл, и произносить его нужно непременно полностью. Май… только Идрису удавалось поддразнить эльфа и остаться в живых. Вот сейчас Майторион повернется, глаза вспыхнут притворным гневом, он выхватит меч и… как треснет рукоятью по Идрисову темечку! Лучшие друзья…

Эльф не повернулся.

Идрис знал, что не должен плакать. Не может. Не имеет права. Он воин, потомок гордой семьи викингов. Ему нельзя. Он и не плачет. Вовсе нет. А эти странные горячие капли, что падают на дощатый пол и на кровавую дыру, которая у эльфа теперь вместо глаз, – дождь, наверное. Протекает худая крыша.

Слабость длилась недолго. Идрис закрыл веки, глубоко вздохнул. Завтра… Сотник сказал «завтра». Значит, до утра сюда не зайдут. Ну же, чему там учил его Диар? Пробудить печать можно лишь кровью, иначе эта магия не действует. Лучше – своей, конечно, но как ее нанести, если руки-то как раз и связаны. Идрис посмотрел на Перворожденного – ни одного живого места.

– Прости, Майторион, – прошептал он. – И выручи. В последний раз.

Зацепив ворот своей рубахи за вбитый в стену крюк, варяг резко дернул, ткань затрещала, открывая грудь. Вверху на плече обнажилась татуировка – ровный круг с нарисованными внутри символами. Идрис вновь опустился на колени и прижал плечо к изувеченному телу друга. Кровь коснулась вычерченных на коже знаков, татуировка вспыхнула, по линиям на мгновение разлился прохладный поток и тут же схлынул. Но она действовала!

Идрис сосредоточился, мысленно направил поток печати в скрученные сзади запястья и почувствовал, как они наливаются силой. Веревки вдруг показались незначительной, досадной помехой, он напрягся, разводя кисти в стороны. Бечева лопнула, словно травинка.

Так, потереть, размять. И – зрение. Северянин сконцентрировал бьющий внутри фонтан на глазах, зрачки расширились, улавливая новые, недоступные еще минуту назад образы. Вокруг его «тюрьмы» мерцала пелена. Запирающие чары. Идрис разочарованно стукнул кулаком по колену. Пелена укрывала бревенчатый домик слева, справа, наверху и… А вот тут вы сваляли дурака, дорогие маги!

Варяг скользнул взглядом по устилающим пол доскам. Прибиты они были кое-как, пока действует печать, отодрать ничего не стоит. Главное, не нашуметь. Идрис прислушался к звукам снаружи, вроде близко стражи нет – понадеялись на магическую клеть, убрались погреться к костру. Он прошелся по сараю, обнаружил достаточно широкую щель в настиле и, ухватившись, потянул вверх. Доска поддалась, крякнули, выдираясь, деревянные клинья. Как там за дверью, тишина? Отлично. Примемся за следующую.

Расчистив себе место у дальней стены, Идрис принялся рыть холодную землю. Руками и все теми же досками, приспособленными под лопату.

У мага, ставившего колдовскую охрану, не хватило фантазии. Он не учел низ.

Через пару с лишним часов подкоп был готов. Идрис бережно перенес тело эльфа в угол. Укрыть его было нечем, поэтому варяг просто коснулся лба Майториона и произнес по-эльфийски:

– Намаариэ, меллонамин.

Он надеялся, что правильно выговорил слова прощания.

Свобода встретила его ночным небом и ледяным ветром. Воины дремали, сидя у костра, как он и предполагал. Сенник, в котором держали Идриса, стоял у самого края деревни, на отшибе. Несколько походных шатров высилось неподалеку, он сможет пробраться мимо них, но надо поторопиться, действие печати не вечно. Идрис приказал потоку разлиться по всему телу, и оно будто обрело прозрачность, сливаясь с окружившей варяга темнотой.

Бежать. Бежать так быстро, как это возможно. Скоро печать истощится – тогда его заметят, более того, она перестанет согревать, и холод проберется внутрь, убивая не хуже палачей Хессанора.

И он побежал…

Шумно втянув воздух меж зубов, Идрис кое-как встал, повлекся к деревне. Рати захватчиков пока сюда не дошли, можно немного передохнуть, обогреться и смыть с себя болотную дрянь, в которую он вляпался по дороге. А еще всеми правдами и неправдами надо вытребовать лошадь. Орден Хедина должен обо всем узнать.

* * *

Недельный путь оказался тревожным. Каждый день до Финеаса, Исилвен и Мары докатывались слухи о надвигающейся с юга опасности. Там, где они проходили, еще было спокойно, но чем ближе к границе, тем больше шушукались по углам люди и тем меньше встречалось гномов – поговаривали, они спешно покидают обжитые края и уходят в свои тайные пещеры на севере.

Перед самой границей пришлось идти в обход, огибая встретившиеся скалы. Горное ущелье тянулось на добрых десять миль, каменистое, с мелким ручьем, бегущим по дну. Финеасу оно не понравилось: слишком узко, поверху склоны местами покрыты лесом – удобные места для засады, в случае опасности ничего не стоит их тут запереть. Можно было поискать иную тропу, но они потеряли бы на этом не меньше пары дней. Оставалось лишь уповать на то, что разбойники с магами во главе тут не промышляют.

Предупредив девушек, чтобы на всякий случай держались настороже, Финеас направил коня в междугорье.

Ущелье, впрочем, казалось мирным, и вскоре Исилвен и Мара уже озирались по сторонам, впитывая суровое очарование поздней осени: неприветливые каменные завалы, падающие жгутики листьев, корочки льда на мелких запрудах.

«А она оживает», – подумал вдруг Финеас, глядя на порозовевшие щеки эльфийки, на то, как весело подгоняет она серую кобылу, как шепчет ей что-то на ухо, от чего та фыркает и дергает головой. Уже нет прежней матовой бледности, и в глазах поубавилось обреченной покорности судьбе. Оживает. От этой мысли почему-то потеплело на сердце. Мимолетная улыбка на секунду тронула губы.