Отказ в причастности к группе включения может, таким образом, быть унизительным даже для тех, кто не хочет себя с ней ассоциировать, но при этом имеет право быть ее членом. Более того, даже если речь идет о распределении не прав и привилегий, а обязанностей (к примеру, таких, как военная служба в израильской армии), которые могут, наоборот, не распространяться на исключенных из группы индивидов (тех же израильских арабов, например), последние далеко не всегда воспринимают такое положение вещей (в данном случае – освобождение от военной службы) с радостью. В качестве вывода напрашивается утверждение о том, что проблема дискриминации прав граждан не ограничивается только лишь вопросом справедливого распределения благ, но также напрямую связана с унижением: любые формы «второсортного гражданства» влекут за собой чувство не только обделенности, но и унижения. Во избежание этого в достойном обществе должен соблюдаться принцип гражданского равноправия. Обладатель «второсортного гражданства» не просто чувствует себя гражданином второго сорта, он также ощущает свою «второсортность» как человека.

Аристотель мыслил человека как политическое животное и именно в этом усматривал его главную определяющую черту. По Аристотелю, чем большего количества политических прав лишается человек, тем ближе он становится к животному. Иначе говоря, это чревато его исключением из человеческого общежития. Лишить человека его политической составляющей означает, по мнению Аристотеля, лишить его права гражданства, то есть права активного участия в жизни полиса. Аристотель разделял понятия хорошего гражданина и хорошего человека. Хороший гражданин хорош именно как гражданин, но не обязательно как человек. Однако человек, не являющийся гражданином, не может, по словам Аристотеля, считаться полноценным представителем человеческого рода, так как лишен важнейшего качества, благодаря которому человек становится человеком. Я не утверждаю, что склонность к политике – это неотъемлемое качество любого взрослого человека, однако я согласен с аристотелевской идеей о том, что «второсортное гражданство» (при этом не важно, проявляется ли эта «второсортность» в форме полного его отсутствия или же в форме систематической правовой дискриминации его обладателей) может быть напрямую связано с категорией отвержения людей не только в гражданском, но и в человеческом плане.

Кто-то может возразить, что нет смысла отстаивать идею достойного общества как общества с равноправным гражданством, в котором нет граждан второго сорта. Дети тоже являются гражданами, однако даже в демократических государствах, где правам ребенка уделяется большое внимание, никому не придет в голову выступать за наделение их правом голоса или, например, правом избираться на государственные должности. В большинстве государств заключенные тоже поражены в гражданских правах (например, в праве голосовать на парламентских выборах), однако это не дает оснований для исключения существующих в рамках этих стран обществ из числа достойных. Соответственно, утверждение о том, что общество, в котором существует «второсортное гражданство», не может считаться достойным, слишком огульно для того, чтобы быть истинным.

С точки зрения соображений о человеческом достоинстве аргументом против «второсортного гражданства» служит потенциальная возможность восприятия такого гражданства как маркера неполноценности отдельного человека или группы людей. В рамках отношения к носителям данного клейма как к людям незрелым их считают неспособными к ответственности в форме принятия публичных решений. В то же время дети относятся к категории незрелых по определению. Однако тот факт, что их воспринимают как индивидов временно незрелых и способных к взрослению, препятствует восприятию такой категоризации в качестве унижающей. Обращение со взрослым как с ребенком можно охарактеризовать как покровительственное, тогда как обращение со взрослым как с вечным ребенком для последнего будет уже унизительным, однако в обращении с ребенком как с ребенком ничего унизительного нет. Если мать не может принять факт взросления дочери и продолжает воспринимать ее как вечного ребенка, унижает ли она ее таким отношением? И да, и нет. Да, потому что не воспринимает дочь как взрослого человека, ответственного за свои поступки. Нет, потому что воспринимает ее как члена своей семьи безотносительно ко всякой категоризации, а главным мотивом для унижения, как мы помним, служит неприятие. (Проблема неприятия заключенных будет рассмотрена ниже, в главе 16 данной книги.)

Отказ в трехкомпонентном гражданстве

Как утверждает Т. Х. Маршалл, в понятии гражданства можно выделить три слоя, а именно юридическое гражданство, политическое гражданство и гражданство социальное32. Каждый из этих компонентов соотносится с определенным комплексом прав и привилегий. Юридическому гражданству соответствует совокупность прав граждан в области, связанной с законом. В основном сюда входят права, связанные с личным статусом граждан. Политическое включает также политические права, например избирательное право и право выдвигать свою кандидатуру на выборные государственные должности. Социальное гражданство включает права граждан на получение социальных благ, таких как медицинское обслуживание, образование, занятость и социальное обеспечение. По мнению Маршалла, данная трехкомпонентная структура также отражает историческую эволюцию концепции гражданства в национальных государствах. В XVIII веке основной акцент делался на юридическом гражданстве и связанной с ним идее «равенства всех перед законом». В XIX веке фокус переместился на гражданство политическое под лозунгом «Один человек – один голос». В ХХ веке центральное место в политической повестке стало занимать социальное гражданство. В соответствии с распространенной точкой зрения гражданство без полноценной социальной составляющей является «второсортным». Представители классов, лишенных экономической власти и социальных возможностей, не могут считаться полноправными гражданами даже в юридическом и политическом плане. Они страдают от правового неравенства, в то время как их шансы на занятие государственных должностей крайне невелики. Два первых компонента гражданства также не гарантируют полноценной социальной принадлежности. Очень часто неимущие, в особенности из среды «низшего класса», обнаруживают социальную отчужденность в самых разных ее проявлениях, от безразличия до враждебности, даже если при этом формально являются гражданами.

Другое, не менее распространенное утверждение гласит, что гражданство – это социальное благо, которое должно быть доступно всем и на равных правах. Будучи ярым сторонником свободного рынка, Адам Смит считал, что рабочий класс должен иметь доступ к бесплатному профессиональному образованию: в этом он усматривал единственную возможность для выходцев из рабочей среды стать полноценными гражданами. В понимании Адама Смита полноценный гражданин – это экономически продуктивный гражданин.

Даже противники налогообложения верят в важность трансфертных платежей в деле превращения граждан второго сорта в полноправных граждан. Концепция социального гражданства как общественного блага стала важным доводом в пользу государства всеобщего благосостояния. Справедливости ради замечу, что сам я не являюсь сторонником данной аргументации. Мои аргументы в пользу значимости третьего компонента гражданства носят не столь прагматический характер. На мой взгляд, если социальное гражданство включает в себя, к примеру, доступ к медицинским услугам, то предоставляться эти услуги должны не потому, что больные не могут активно участвовать в жизни общества, которое в силу этого и заинтересовано в их излечении. Правильное обоснование скорее сводится к тому факту, что излечение больных само по себе – это хорошо. Более подробно я коснусь этой и ряда смежных с ней проблем в главе 14, посвященной взаимосвязи между достойным обществом и государством всеобщего благосостояния. Сейчас же мне кажется уместным добавить несколько ремарок по поводу некоторых периферийных вопросов, связанных с социальным гражданством, а именно обратиться к его символическому аспекту.