Таким образом, три понимания унижения, о которых идет речь, – это не три разных значения этого слова, а всего лишь три его разных, но в значительной степени взаимосвязанных смысла. Особенно тесно связаны между собой унижение в смысле отвержения и унижение в смысле обращения с людьми как с нечеловеками. Различаясь по фокусу, эти смыслы имеют множество общих составляющих. Еще раз подчеркну: когда я веду речь о разных пониманиях унижения, я подразумеваю скорее разные смыслы, нежели значения этого понятия.

Особенно тесно унижение во всех его смыслах связано с обоснованием уважения к людям от противного, предполагающим запрет унижения как особого вида жестокости, от которого страдают исключительно люди. Вне всяких сомнений, лишить живое существо возможности свободно двигаться, привязав или заперев его, – это тоже проявление жестокости к животным Конечно, когда живое существо запирают или держат на привязи, тем самым лишая его возможности свободно двигаться, что же это, если не проявление жестокости по отношению к животному? Однако в случае, когда жертвой подобного жестокого обращения становится человек, его страдания не ограничиваются унижением и чисто физическими муками заточения: в них также присутствует символическая составляющая, выражающаяся в подчиненности жертвы своим мучителям.

Понятие жестокости выступает в качестве объединяющего звена между обоснованием уважения к людям от противного и различными составляющими унижения. Однако взаимосвязь между насилием и унижением не настолько проста, как это может показаться на первый взгляд. Будучи обществом, в котором нет места унижению, достойное общество – это не просто особый случай реализации принципа недопущения жестокости31. В качестве иллюстрации сложности и неоднозначности взаимосвязи жестокости и унижения как нельзя лучше подходит следующая история из жизни коренных народов Северной Америки. По преданию, презренных врагов индейцы пытали гораздо менее жестоко, чем врагов, которых уважали. Тем самым они давали последним возможность продемонстрировать свою стойкость и выдержку перед лицом страшных мучений, а затем умереть героически. Тем же врагам, кого они презирали, такая возможность не предоставлялась отчасти еще и потому, что столь презренные существа не считались достойными геройской смерти. Я не могу поручиться за историческую достоверность этого предания, однако сам факт того, что нам ясна его суть, свидетельствует о сложности взаимосвязи между жестокостью и унижением. Здесь физическая жестокость, то есть жестокость в первичном ее понимании, является проявлением уважения, тогда как более гуманное обращение с пленным врагом полагается за акт унижения в его адрес.

В этой связи я считаю необходимым обозначить различие между обществом сдержанным и обществом достойным. В сдержанном обществе принято избегать физической жестокости. В нем не применяются физические наказания наподобие изнурительного каторжного труда, однако это вовсе не означает, что члены такого общества не подвергаются институциональному унижению. Следовательно, такое общество еще не есть достойное.

Возникает вопрос: следует ли выстраивать типы общества в словарном порядке, в соответствии с которым сдержанное общество предшествовало бы достойному, а за достойным обществом следовало бы общество справедливое? Другими словами, следует ли сначала создать сдержанное общество в соответствии с провозглашенным Джудит Шкляр принципом «сначала жестокость», а уже затем приступать к поискам способов искоренения унижения, или же нужно, наоборот, стараться избегать выстраивания порядка приоритетов применительно к типам общества?

Взаимосвязь между сдержанным и достойным обществом – здесь необходимо помнить, что речь идет об идеальных типах обществ, – имеет непосредственное отношение к нашему восприятию колониальных режимов, ведь они подчас были более сдержанными в плане физической жестокости по сравнению с предшествовавшими им режимами доколониальной эпохи. Несмотря на это, при колониальном правлении коренное население колоний, как правило, подвергалось большему унижению и острее чувствовало собственную неполноценность, нежели под властью местных тиранов, которые все же воспринимали своих подданных как соотечественников или соплеменников, то есть как равных себе в плане человеческого достоинства. Если принцип «сначала жестокость» означает «Прежде всего долой жестокость физическую, а уже затем – психологическую», то он ставит нас перед непростым выбором между унизительным, но по возможности избегающим физической жестокости колониальным режимом и жестокой, но не столь унизительной для населения местной тиранией. Данное затруднение может свидетельствовать о том, что нам приходится выбирать из двух зол, поэтому неудивительно, что выбор меньшего из них представляется непростым.

При прочих равных – хотя применительно к приведенным выше примерам ни о каком равенстве условий не может быть и речи – искоренение физической жестокости все же является первоочередной задачей. Поэтому в данном случае я выступаю за словарный порядок приоритетов, в соответствии с которым первым делом идет сдержанное общество, затем достойное общество и только потом общество справедливое. Данный порядок сообразуется с принципом матрешки, то есть, иными словами, достойное общество должно быть одновременно и сдержанным, а справедливое общество – достойным. Взаимосвязь между достойным и справедливым обществом рассматривается в заключительном разделе данной книги.

Выше я уже упоминал о противоречии между унижением, с одной стороны, и скептическим обоснованием уважения, строящимся на уважительном отношении людей друг к другу, с другой. В основе этого противоречия лежат две трактовки смысла понятия унижения: как нечеловеческого обращения с людьми и как отказа им в причастности к «человеческому семейству». Но если люди действительно подвержены унижению любым из этих способов, разве это не ставит под сомнение наличие у них уважительного отношения друг к другу как данности? Как уже пояснялось выше, скептическое обоснование базируется скорее не на исходной посылке о том, что люди в действительности питают уважение друг к другу как к собратьям по человеческому роду, а на представлении об уважительном отношении, которого заслуживает каждый без исключения человек. Действительно, именно эти два смысла понятия унижения свидетельствуют о существовании базовой установки на уважительное отношение к людям, поскольку иначе не существовало бы и унижения, по крайней мере в форме намеренного действия. Для возникновения самой возможности воспринимать отказ в причастности к «человеческому семейству» как акт унижения необходимо наличие исходного постулата касательно изначально присущего людям уважения к себе подобным, результатом отклонения от которого, собственно, и являлось бы унижение. Унижение – это понятие, которое строится на контрасте, и понятие уважения к людям являет собой его противоположность. Если бы понятия человеческого достоинства не существовало, не было бы и понятия унижения.

Поскольку достойное общество подразумевает уважение к людям, а унижать человека – это неправильно, такое общество не должно делать различий между непосредственно принадлежащими к нему людьми и теми, кто попадает в его орбиту, не являясь при этом его членами. Именно поэтому я не просто определяю его как общество, в рамках которого люди не подвергаются унижению, но также распространяю данное понятие на всех, кто так или иначе относится к его юрисдикции.