– Простите… – скорбно сказал Пассионарио и обратился к Амарго: – И что, действительно ничего нельзя сделать?

– Ты маг, – ответил тот. – Ты знаешь лучше меня.

– Нельзя, – вздохнул лидер повстанцев и добавил: – Если только не восстановится само по себе.

– Что ж, – пожал плечами Амарго. – Поговорим в другой раз. Если это когда-нибудь вообще произойдет. Я что-то не слышал о таких чудесах.

– Постой, – остановил его Пассионарио и снова обратился к Диего: – Но даже в такой ситуации… Вы все равно могли бы принести пользу, согласившись работать в отделе пропаганды. Даже в таком состоянии вы бесценны для пропагандистской работы. Ваше имя, ваша репутация…

И тут он просто взбесился.

– Вот вам пропаганда, агитация, репутация, хренация… – Он совершенно нагло показал товарищам лидерам два пальца, сложенные особым образом. – Это я ответил президенту, это отвечу и вам. Мученика за идею из меня решили сделать? Чтобы весь мир проливал слезы над моей печальной судьбой? А я должен и это терпеть? Я мужчина, по-вашему, или засранец какой? Не дождетесь! Нет у меня больше имени, раз и всего остального нет.

Амарго посмотрел на него, чуть усмехнулся, перевел взгляд на Пассионарио и сказал негромко:

– Видел? И этот человек носит титул, кто бы мог подумать… Благородное воспитание так и прет… А ты, малыш, кое в чем все-таки не прав.

– В чем?

– Не надо хамить. Тебя никто не собирался нарочно обижать. И насильно заставлять никто не будет. Не хочешь – не надо. Ты свободный человек и вправе сам решать, как тебе жить.

Диего помолчал, опустив голову, немного успокоился и сказал, уже не так резко:

– Пожалуй, я был не совсем прав. Думаю, что могу быть вам полезен. О пропаганде речи быть не может, но я отлично стреляю, неплохо дерусь и умею метать нож, – и добавил, сердито уставившись на Амарго: – И дайте мне наконец зеркало, за кого вы меня вообще держите?

Да, злость, конечно, хорошая вещь, от многого помогает… Но неизвестно, поможет ли она человеку, которого сжигает Огонь. Что же с тобой делать, девочка, с тобой и твоим Огнем, который явно слишком силен для тебя? Поделилась бы со мной, что ли… Или со своим другом Элмаром, может, стихи бы начал писать поприличнее. Вот ведь какие кренделя иногда крутит судьба…

– Вот, собственно, и все… – закончила Ольга, чуть пожав плечами. – Может, это тебе покажется смешным и несерьезным, ты ведь через такое прошел, что мне и не снилось… подумаешь, что я дура, и скажешь, что я просто еще дерьма половником не хлебала, вот и выпендриваюсь… Но мне как-то и чайной ложечки хватает. Так что зря ты думал, будто ты в чем-то виноват. Ты просто не мог ничего изменить.

Кантор вздохнул и погладил ее по спине.

– А ты что же, думала, что стоит с кем-нибудь переспать – и все изменится? Для этого нужно нечто большее. Тебе надо найти свой стержень, смысл в жизни. Какое-то подходящее занятие. Я не имею в виду мужчину. Мужчину, конечно, тоже можно, но тебе это не поможет. Не тот случай. Еще и любовь получится несчастная, раз у тебя и так все наперекосяк. Боюсь, тебя одолеет такая тоска, что по-настоящему захочется украсить комнату своими мозгами… Если такое случится, надо встать в полный рост, показать всему миру два пальца и вслух сказать, что ты имела в виду все и всех. И делать то, что тебе хочется, наплевав на все, как в ту ночь, когда ты была заколдована. В худшем случае тебя убьют, так ты же и сама собиралась это сделать. А в лучшем… Не уверен, что это дельный совет, но попробуй, хуже не будет. Может, что-то и получится. Я сам так делал.

– Спасибо, – улыбнулась она, благодарно потершись щекой о его плечо. – Таких советов мне еще никто не давал. А два пальца – это как?

– А, ты же не знаешь… Это чисто мистралийский оскорбительный жест, в Ортане показывают кулак. А два пальца – вот так. – Он показал, и Ольга вдруг сдавленно захрюкала, давясь от смеха. – Что? У вас это тоже что-то означает или для тебя это просто смешно выглядит?

– Нет, – простонала она, продолжая тихонько трястись. – У нас в этом случае показывают один палец, средний. А то, что показал ты, называется «рука акушера». Так складывают пальцы врачи-гинекологи для обследования пациенток.

Кантор тоже развеселился и сказал, что значения, в общем-то, близкие. Они немного посмеялись, потом разговор оборвался, и они притихли, прижавшись друг к другу.

– Что ты там нашла? – спросил наконец Кантор. Он прекрасно знал что, спросил, чтобы о чем-то заговорить, потому что в тишине слишком хорошо было слышно его неровное дыхание.

– Это шрам? – откликнулась Ольга.

– Да, это в меня как-то попали… – неохотно ответил он, не уточняя, при каких обстоятельствах. Ее рука поползла ниже, остановилась у края ребер, и он объяснил, не дожидаясь вопроса: – А это я в молодости дрался на дуэли.

– В молодости тебя лечили качественнее, – заметила девушка.

Кантор удивился:

– А ты в этом разбираешься?

– Мне Элмар объяснял. Ты его никогда не видел раздетым? Ой, что это я спрашиваю, с какой бы радости он перед тобой раздевался…

– А перед тобой? – поинтересовался Кантор.

– Он меня не стесняется. Упражняется с оружием, раздевшись до пояса, даже зимой. Он мне показывал свои шрамы и объяснял, что их так плохо видно, потому что это Шанкар хорошо лечил.

Кантор вспомнил встречу в Лабиринте и перебил девушку:

– А он мне снился на днях.

– Кто?

– Шанкар. Просил передать королю, что такое марайя. Запомни, пожалуйста. Методика создания фантомов и маскировки путем замены собственно изображения иллюзорным изображением окружающей среды.

Ольга повторила правильно с первого раза, пообещала, что не забудет. Потом опять принялась водить ладошкой по его груди, видно, разыскивая еще что-нибудь интересное.

– Там больше ничего нет, – сказал он. – У меня не такая богатая биография, как у Элмара.

– А почему? Разве он старше?

– Мы ровесники. Но он начал на десяток лет раньше. Кроме того, у него иная специальность. Элмар рыцарь, он встречает врага лицом к лицу, на длину меча. А я стрелок. Арбалет, пистолет, метательные орудия… Ой! Там щекотно!

– Ты боишься щекотки? Такой герой и боится щекотки?

– Я не герой, – возразил Кантор. – Это Элмар герой. Я такими вещами никогда не занимался.

– Интересно… Что ты делаешь?

– Как – что? Ты сама не чувствуешь?

– Еще как чувствую!

– Зачем спрашиваешь? Ты меня гладишь, и я тоже хочу. Что же ты остановилась? Мне было очень приятно.

– Тебе же щекотно.

– А ты гладь там, где не щекотно.

– Диего, а почему ты весь такой… гладенький? Специально бреешься, потому что так модно, или гормональные проблемы?