– Вот как, значит, было… – Ваня снял шапку и надолго умолк.

– Куда тебя ранило?

– В руку чуточку зацепило. Чепухня!

– А что за дело такое?

– Ой, вляпался так вляпался. Давайте отойдем… Вчера утром подходит ко мне этот, с усами, Сокирчук, спрашивает, как рука. Нормально, говорю. «Собирайся, поедешь на операцию». Ладно, говорю. Садимся десять человек в грузовик, он – старшим. По дороге заезжаем в какой-то дом. Сокирчук открывает дверь, входим внутрь. Я ничего не понимаю, остальные помалкивают. Смотрю, приносят опоновскую форму, занюханная, грязная, но настоящая. Может, с мертвяков сняли. «Одеваем!» – Сокирчук говорит. Все разобрали, я тоже беру: штаны, куртку, кепку. Смотрю, дальше что будет: оденешься за здорово живешь в чужое – тут же и пришьют. Нет, напяливают! Я как болван смотрю, тоже начинаю одеваться и потихоньку соображать. Штаны еле натянул, а куртку мне другую принесли – поболее. Тут Сокирчук и говорит: будем, значит, действовать на сопредельной территории – в тылу врага. Ну, думаю, класс, вот это по мне. Тихонько спрашиваю, мол, старшего лейтенанта Раевского будем искать? А он мне: «Сдурел, что ли?» Сели в машину, поехали. Я и прикемарил. Остановились возле какой-то деревеньки. Смотрю, все уже платки повязали на лица. А у меня и нет, ну и хрен с ним, думаю. Чего мне прятаться? Вылезли – и пошли цепью. Половина к сельмагу, там – очередь, всех выстрелами поразгоняли, а другие, и я в том числе, к правлению – домик такой аккуратный. Там двое выскочили – с ружьем и пистолетом, их и постреляли на дороге. Потом нашли ключи от сейфа, открыли, выгребли всю кассу. «Что-то не то, – думаю, – товарищи, происходит!» Дом подожгли – и всей оравой к магазину. Кинули в кузов несколько ковров, ящика три с радиоаппаратурой, водку, сигареты и еще чего-то из жратвы. И на ходы… Довольные все, смеются, кто-то водку уже начал откупоривать, но Сокирчук орать стал, что, мол, вытерпеть не можете? В кузове же, на ходу поснимали с себя опоновскую форму и запихали в тюк. «Легенда – как и всегда, – Сокирчук, значит, говорит, – сидели в засаде в десяти километрах от села. Ехала машина, заметили нас, выскочили, мы начали стрелять, они бросили все и убежали. Теперь все везем в милицию». И на меня смотрит, посмеивается: «Запомнил, Ванюха, как отвечать?» Я киваю, молчу. Приехали мы в тот же домик, свалили барахло, а потом меня как током долбануло: вспомнил, какой флаг висел над правлением: приднестровский! Вот тут мне совсем хреново стало. Это ж самая натуральная банда!

– Скверная история, – согласился я, ожидавший от рассказа Корытова чего угодно, но только не такой изощренной гнусности. – А откуда они были – из роты Кинаха?

– Нет. Они приехали, кажется, из Бендер вместе с Сокирчуком… В роте ж все – окопники, простые, от сохи.

– Да, ты прав, все подонки вокруг Хоменко вертятся. Но пока об этой истории помалкивай.

К нам подошел Кинах, как всегда, в каске, обтянутой масксетью, в бронежилете и с автоматом. Он обнял меня одной рукой – во второй держал оружие, похлопал по плечу.

– Слава богу! Сбежал? Молодчина, тут про тебя уже легенды ходят, – проговорил он в своей флегматичной манере, но очень искренне.

– Где Лена? – сразу спросил я.

Андрей помрачнел.

– Сам не знаю. Как уехала тогда на «Волге»… Вчера случайно узнал, что дома ее нет. А мать думает, что она здесь, в Дубоссарах…

– А эти из охраны?

– Пробовал дозвониться – не получилось… – Он пытливо посмотрел мне в глаза и после паузы спросил с легкой усмешкой: – Ну ты хоть понимаешь, кто тебя сдал?

– Понимаю, Андрей. Даже при всей своей простоте.

– Он уже всем поперек горла. В том числе и командованию 14-й армии. Вконец зарвался. Я думаю, с ним в конце концов разделаются, и никакие бывшие заслуги его не спасут… С тобой он еще не определился?

– Нет.

– Скажи, что хочешь остаться в роте. Поверь, это будет лучший для тебя вариант.

– Посмотрим, – ответил я уклончиво. Я сам не знал, чего хотел. Я еще не выполнил свое обещание погибшему Валере Скокову – отыскать документы, компрометирующие Хоменко. – А мы сможем силами твоей роты нейтрализовать комбата и его окружение? – Я внимательно посмотрел в глаза Кинаху: как отреагирует?

– Сложно. В роте есть его осведомители. Не будем торопиться… – Он оглянулся и прошептал: – Тихо!

К нам вразвалочку шел Глухонемой. Он поравнялся, похлопал меня по руке и мотнул головой назад. На крыльце, уперев руки в боки, стоял комбат.

– Понятно, – сказал я. – Языком, что ли, не мог сказать?

Этих негодяев я уже терпеть не мог.

– Пошли, – сказал комбат. – Никому не входить! – бросил он часовому у дверей.

Мы вошли в комнатушку Кинаха, Хоменко достал из-под стола знакомую сумку, вытащил из нее бутылку водки, круг колбасы и буханку хлеба. Откупорил, налил один стакан…

– Я не буду! – твердо отказался я.

– Как хочешь… – Он выпил сам, закурил, спросил тусклым голосом: – Ну и чего ты добился?

– Пока немногого. Зато многое понял, хоть и поздно…

– Дуракам закон не писан.

– Если он не писан дураком, – добавил я.

– Это ты про меня, что ли? Законы не я выдумал, это жизнь наша такие устанавливает. Ты думаешь, когда меня из армии выкинули вместе со всеми моими орденами, нищенствовал, как последняя собака, – это законно было? Когда моя жена втихаря продала квартиру и уехала с дочкой, а я стал бездомным – это законно? Я, бывший командир ДШБ, как последняя шестерка, чинил автомобили местной номенклатуре, унижался за их вшивые чаевые. Да, милый юноша, скажу тебе, что все это законно. Потому что выхватить, урвать, отобрать – это главный закон. И все вокруг меня по этому закону и жили. И меня научили жить. Я простил жену, она нашла у себя на Украине какого-то Бальцеровича, директора банка. Знаю, наводила через родственников справки: как там бывший, все пьет? Пусть пьет. А потом я фирму сделал, бабки закрутились такие, что моей бывшей с ее банкиром и не снились. Приезжала: ну, как дела, туда-сюда. Позавидовала, про дочку речь повела. Ну, что ты, дорогая, сколько тебе дать?.. А думаешь, меня в Афгане не учили уму-разуму? Смотрю, батальон мой хуже других снабжать стали. А если на операцию, блокирование, сопровождение колонн – так мы в первую очередь. Потом прижали меня начальнички: ты что такой жадный, бакшишем делиться надо. Какой бакшиш, говорю, у меня мародеров нет, а у кого что находим после операции – сжигаем прилюдно. Ну и что мне делать? Научили: «С каждой операции бакшишем откупайся»… И сейчас тоже кое-кому хочется поучить меня, – Хоменко скривил губы, сплюнул на пол, потом налил водки, выпил махом, не закусывая. – В Бендерах городские начальнички все поучают меня, что делать и как… А когда я с батальоном выдержал такие атаки полиции, волонтеров и прочей сволочи, так их и не видно было. А как притихло, так повылазили, командуют. А мне что останется – их огромное, горячее «спасибо»? Орден дадут – у меня и так их полно. А еще и разборки надумали делать: кто-то там после боя что-то не то взял да присвоил. Я сказал им: будете приставать – перестреляю. Во время боев мою фирму сожгли. Что я, начинать с нуля буду? Не тот возраст. Вот и остается, как научили добрые люди, кормиться войной. Жизнь заставляет. Понял меня? Не понял…