A потом обстоятельства еще более способствуют совершенно оглушительной славе. В 986 году умирает Лотарь, который передает корону своему юному сыну Людовику V. Тому всего двадцать лет. Но в следующем году, вследствие удара судьбы, молодой король гибнет, упав с лошади. После похорон высшая знать собирается в Санлисе и общим кликом предлагает трон Гуго Капету, которого сочли наиболее достойным, чтобы править. Дело сделано чисто, и все быстро отправляются в Нуайон, где 3 июля 987 года Гуго получает знаки королевского достоинства. На коленях монарх франков произносит свою торжественную присягу.

— Я, Гуго, готовый стать, по благословению Божью, королем франков, обещаю перед Господом и святыми в день моего коронования сохранять за каждым из вас канонические привилегии, царящий закон, юрисдикцию, которую он осуществляет и от которой он зависит. Клянусь с помощью Божьей и насколько это возможно, обеспечить полную безопасность, как это подобает королю в своем королевстве, каждому епископу и каждой церкви. Клянусь, наконец, управлять доверенным мне народом по праву и по закону.

Гуго принимает святое помазание, и вот он «король франков, бретонцев, данов, аквитанцев, готов, испанцев и васконцев». Звучный титул, за которым укрывается куда менее приятная реальность. Даны — это норманны Нейстрии, готы, испанцы и васконцы представляют некоторых обитателей юга. Сверх того, собственные владения короля ограничиваются скромным доменом Иль-де-Франс между Компьеном и Орлеаном, но, правда, включающим Париж в качестве столицы.

На остальной территории Франции далекая королевская власть превращается в нечто расплывчатое и гипотетическое. Конечно, король — владыка, но как может утвердить свою власть перед лицом могущественных вассалов? Фактически, он располагает только весьма ограниченной военной силой и весьма средними финансовыми ресурсами. К счастью для его казны, он обладает целой сетью аббатств, которые являются мощной экономической и стратегической опорой — среди прочих, Сен-Жермен-де-Пре и Сен-Дени.

Гуго Капет рассчитывает на эту цель. Диплом, удостоверяющий принадлежность земель аббатству Сен-Мор-де-Фоссе (хранится в Национальном архиве), дает нам великолепное свидетельство 989 года ловкой стратегии короля по отношению к церкви. Ибо ему необходима сила церкви, ибо с точки зрения чисто политической Гуго выглядит больше слабым, чем осторожным: это не суверен великих решений, не человек грандиозных проектов и решающих перемен. Главная забота короля Гуго — усидеть на троне, создать династию, которая заменит отстраненных от власти Каролингов. И вскоре его энергия вознаграждена: всего лишь через полгода после коронования он добивается права приобщить к трону единственного сына Роберта, очень быстро коронованного в Орлеане.

Если Гуго Капет работал ради будущего, то он восторжествовал. Династия Капетингов будет править с 987 по 1328 годы, затем побочные линии — с 1328 по 1848 годы, с перерывом на революцию и империю. Верно, Гуго на самом деле не преобразовал Париж, но его преемники сделают из него светоносный город.

Она очень красивая, эта станция Ар-э-Метье[45] со своим подводным обликом на манер Жюля Верна. Вся из сверкающей меди, она похожа на фантастическое средство передвижения, вынырнувшее из бреда эксцентричного ученого. Хотелось бы сесть на него ради долгого путешествия, которое увезет нас не только в другие места, но в другое время прямиком из времени нынешнего.

Несбывшаяся мечта, подземный корабль остается неподвижным. Нужно выбраться из него, оставить его, подняться по старому эскалатору с деревянными ступеньками и обойти вокруг Национальное хранилище искусств и ремесел на улице Сен-Мартен.

До революции здесь возвышалось приорство Сен-Мартен-де-Шан… Небольшая молельня, воздвигнутая на месте, где святой Мартин поцеловал и тем самым исцелил прокаженного, была преобразована в часовню, которая переместилась отсюда, чтобы появился крупный монастырь в XI веке. Он находился на пересечении нынешних улиц Сен-Мартен, Вербуа, Монголфье и Байи.

Но вернемся в 1000 год… Кругленькая дата, которая не слишком уж взволновала жителей королевства. Правда, в некоторых церквах Парижа мрачные аббаты возвещали неизбежный приход антихриста… В некотором смысле, это были Пако Рабанн[46] той эпохи. Но просвещенные теологи противопоставляли этим наивным верованиям истину текстов и убеждение, что никто не может знать день и час конца мира.

В сущности, 1000 год вовсе не был периодом страшного возбуждения, достойного Писания и Страшного суда. Миф о тысячном годе сделали популярным во Франции XIX века романтики и такие историки, как Жюль Мишле, которые желали видеть в средневековом христианстве эпоху страстной пылкой веры, период потрясений, когда человек оказывался не в состоянии контролировать свои эмоции.

Как бы то ни было, тысячный год был эрой религиозного рвения, освященного обновлением церкви. Укрепленный доверием верующих, папский престол чувствовал, что у него вырастают крылья в стремлении реформировать ритуалы, которые он осуждал. До сего времени, надо сказать, церковь была полностью включена в феодальную систему: религиозное и мирское переплеталось теснейшим образом, заботы епископа совпадали с интересами аристократии во всем, что касалось управления землями, привилегий и бенефиций, взимания налогов… Короче говоря, духовное сливалось со светским. Еще важнее, что церковные должности доставались вельможам, которые не имели никакого религиозного призвания, но считали церковные должности наследственным достоянием, предназначенным младшему члену семьи.