Изменилась форма селений. Это все еще были куполообразные курганчики из утрамбованной глины, соединенные туннелями и перекрытыми стропилами коридорами; все так же вставали над ними сторожевые башенки, но я решил, что им нужно строить концентрическими кругами, с лучеобразно расположенными коридорами и норами, чтобы зверушкам проще было выходить и входить. Посредине же я приказал возвести больший купол с двумя уровнями. На верхнем я приказал сделать склад живности, а нижняя яма, достаточно большая, чтобы вместить всех зверушек, должна была стать схроном.

Я выдумывал разные вещи. Научил их делать загородки из плетеных прутьев и ставить их на мелкой прибрежной воде так, чтобы те создавали сужающиеся коридоры, что заканчиваются округлыми бассейнами, а потом загонять туда разных созданий, речных насекомых и мальков.

Не все, что я делал, имело смысл. Однажды я решил разделить их на группы и раздавать задания. Одни должны были собирать коренья, другие – охотиться, третьи – заниматься молодняком. Но оказалось, что тем самым я внес в их жизнь слишком много замешательства и к тому же отбираю обычную живость. Они становились апатичными и исполняли мои приказы без убежденности, пока наконец не выяснилось, что все делается абы как и куда хуже, чем без моих приказаний.

Похожее случалось и когда я приказывал им отдавать на склад слишком много добычи. Подумывал, что они станут сносить все зерна, плоды и насекомых мне, а я буду делить их так, чтобы вышло по справедливости. В результате быстрейки лишь бродили полями и пляжами и приносили очень немного. Отдавали добычу, поскольку из-за флейты воспротивиться этому не могли, но было всего куда меньше, чем ранее. Словно они полагали, что получаемое зависит не от их усилий, а исключительно от моих капризов.

Также я узнал, что не могу беспрестанно отдавать им приказы свирелью. Им нужно немного времени, чтобы делать то, что пожелают, иначе они тоже делались апатичными и начинали болеть.

А вообще, я постоянно беспокоился, в состоянии ли остров предоставить им достаточно еды. Мастер Зверей вспоминал, что во время голода быстрейки начинают убивать и пожирать друг дружку. Конечно, я не хотел допустить подобное. Поэтому приказал им собирать коренья и научил сушить моллюсков и насекомых на камнях. Знал, что позже, когда минует середина лета, пригодятся орехи и сливы. Раз в несколько дней я получал корзину с едой, которую украдкой разбрасывал в траве и закапывал в песок.

Мне было страшно интересно, что на своих островах делают мои братья. С верхней платформы своей беседки я видел оба острова, но лишь как купы деревьев и кустов на озере. Видел я и флаги, висевшие над крышами далеких беседок, но – ничего более.

Однажды я отправился в Комнату Свитков Дома Стали. Я очень любил туда ходить. Когда мы учили историю, стратегию или политику, свитки приносили нам в Комнату Работы, и у каждого из нас был там собственный стол, на котором мы их складывали. Однако в Комнату Свитков я всегда ходил и один – когда не было у меня работы. Я клал на стойку свитки, описывавшие далекие страны, невероятные истории о духах и демонах или рассказы о странных созданиях, обитающих во всех концах земли. Я часами сидел при свете ламп и потихоньку вращал верхний захват, двигая перед глазами бесконечную ленту бумаги. Однако в тот день я заметил там кое-что странное. В Комнате Свитков имелись небольшие лавочки, на которые можно было присесть и отдохнуть, а также стол, позволяющий просматривать большие карты и картины на полотне и пергаменте. На столе кто-то оставил предмет, который наверняка служил в качестве прижима для особенно большой и непослушной карты. И был это не просто предмет, а Предмет. Одна из тех дорогих и редких вещей, которые насыщены силой. Этот я знал достаточно хорошо, поскольку всегда мечтал сам иметь такой. Был это «длинный глаз» – кристалл, закрытый в длинном, с ладонь, цилиндре из красного дерева и оправленный в золото. Позволял он рассматривать виды на расстоянии, почти на границе видения, причем как днем, так и ночью. Достаточно взглянуть сквозь него на то, что хотелось рассмотреть, и картинка приближалась, будто смотрящий летел прямиком к своей цели. Предмет чувствовал, когда хозяин желал рассмотреть нечто в подробностях: нужно лишь напрячь зрение, и картинка приближалась еще сильнее. При некоторой сноровке можно было приближать и удалять образы как угодно. Я же никогда не был настолько глуп, чтобы пытаться достать рукой то, что в «глазе» приближалось к моему лицу.

Я недолго боролся с соблазном. Решил просто, что, если кто-то станет расспрашивать о «глазе», я тотчас его отдам, не выдумывая сказки и не пытаясь врать. Успокоило это меня вдвойне. Во-первых, признание в чем-то подобном с открытым лицом: «Это я разбил вазу. Слишком хотел испытать свое копье, а знал, что мне нельзя выходить в сад. Я хотел лишь провести несколько уколов и сразу повесить его на место. Но – так случилось», – как правило, позволяло избежать наказания. Во-вторых, таким образом я начинал верить, что ничего не краду. В конце концов, я ведь лишь одалживал вещь, которую нашел в собственном доме и которая была мне нужна.

Я привез «глаз» на остров и стал подсматривать за своими братьями. С навеса веранды, из куп прибрежных кустов и из-за стены тростника, даже с противоположного берега озера, скрытый меж скалами и кустарником.

На острове Чагая я увидел засохшие и раскрошившиеся остатки куполов на берегу и новые, большие купола, построенные вокруг его беседки. Были они слишком велики, и я опасался, что завалятся при первом серьезном дожде. Его пятнисто окрашенных быстреек не было видно на острове – лишь на песчаной поляне перед беседкой, где возносились купола. Они не искали пропитания, почти не выходили на берег, а лишь танцевали.

По крайней мере так это выглядело. Чагай играл на свирели, а все зверьки, украшенные пестрыми полевыми цветами, топтались на месте и крутились, стоя на задних лапках вокруг горки корма, насыпанного большой кучей посредине.

Не думаю, чтобы так происходило всегда. Во-первых, так Чагай выплюнул бы свои легкие через свирель, а, во-вторых, быстрейки пали бы от измождения. Но часто, глядя на его остров сквозь «глаз», я видел именно такие образы. Обратил еще внимание, что фронтон беседки увит цветущим плющом, а стены больших куполов украшены цветными камешками и блестящими раковинами. Недели игр со своими зверьками выработали во мне хозяйский взгляд, а потому я глядел на голубой остров скорее критически. Ко́рма изо дня в день становилось все меньше, быстрейки почти не искали пропитание, а если и пытались, то съедали все на месте. Главным же образом, они сидели у беседки, спаривались либо танцевали. Когда я глядел на их обычные занятия, казалось мне, что они ненормальны.

Остров Кимир Зила выглядел совершенно иначе. Колония быстреек имела округлую форму, как у меня, но больше напоминала военный лагерь. Лишенные отверстий купола внешнего круга были соединены вылепленной из глины стеной, и там стояли высокие башни. Кроме этого, в поселении были выкопаны немногочисленные выходы, большинство из которых оказались завалены камнями. Перед беседкой находился очищенный от травы песчаный плац.

Часть зверьков занималась неустанной работой, но лишь некоторые искали пропитание. Часть срезала молодые стебли тростника, но не зеленые, годные в пищу, а желтые, одеревеневшие и весьма твердые. Отрезали ровные кусочки длиной до двух ладоней и сносили их в кучи под беседкой.