Папа в больнице, но он приготовил большую кастрюлю овсянки, целое ведро, прямо как на полевой кухне. К этому времени каша стала клейкой, и мне пришлось вылить в нее полбутылки кленового сиропа и добавить сушеную вишню, чтобы ее можно было есть. Но даже после всего этого сомневаюсь, что мне нравится овсянка. Я делаю миску для себя, покрошив сверху орех пекан, и миску для Китти, полив ее порцию медом.

– Поешь каши! – кричу я.

Она, разумеется, пялится в телевизор.

Мы сидим на табуретках за барной стойкой и едим овсянку. Мне кажется, есть что-то приятное в том, как каша обволакивает тебя изнутри, словно клейстер. Пока я ем, я не свожу глаз с окна.

Китти щелкает пальцами у меня перед лицом.

– Алло! Я тебе вопрос задала!

– Почту еще не приносили? – спрашиваю я.

– По субботам почтальон приходит не раньше двенадцати, – говорит Китти, слизывая мед с ложки.

Взглянув на меня, она добавляет:

– Почему ты всю неделю так ждешь почту?

– Мне должно прийти письмо, – говорю я.

– От кого?

– Да так… никого важного.

Глупая ошибка! Надо было выдумать имя, потому что теперь Китти щурится и становится по-настоящему заинтересованной.

– Будь это не важно, ты бы не пялилась в окно как сумасшедшая. От кого оно?

– К твоему сведению, это письмо от меня. Одно из тех любовных посланий, что ты отправила. – Я тянусь через стол, чтобы ущипнуть ее за руку. – Оно ко мне возвращается.

– От парня с забавным именем? Амброуз. Что это за имя такое?

– Ты его совсем не помнишь? Он раньше жил на нашей улице.

– С золотистыми волосами? – вспоминает Китти. – У него был скейтборд. Однажды он разрешил мне прокатиться.

– Это на него похоже, – говорю я, вспоминая. Из всех парней Джон особенно терпеливо относился к Китти, хоть она и была невыносимой.

– Хватит улыбаться, – командует Китти. – У тебя уже есть парень. Второй тебе не нужен.

Улыбка сползает с моего лица.

– Мы просто переписываемся, Китти. И не говори так со мной. – Я тянусь, чтобы ущипнуть ее еще раз, но она отпрыгивает прежде, чем я успеваю. – Какие планы на сегодня?

– Мисс Ротшильд обещала отвести нас с Джейми на собачью площадку, – сообщает Китти, ставя грязную миску в раковину. – Я зайду и напомню ей.

– Ты в последнее время часто с ней общаешься.

Китти пожимает плечами, и я мягко говорю:

– Главное, не надоедай ей, ладно? Ей же лет сорок. Наверняка у нее есть и другие дела, которыми можно заняться в субботу. Например, сходить на винодельню или в салон красоты. Не надо приставать к ней, да еще и навязывать папу.

– Мисс Ротшильд нравится проводить со мной время, так что держи свое умное мнение при себе.

Я хмурюсь.

– Ох, Китти, ты такая невоспитанная.

– Ты сама виновата. И папа с Марго. Ведь это вы меня воспитывали.

– Получается, ты никогда ни в чем не будешь виновата, потому что мы плохо тебя воспитали?

– Похоже, что так.

Я кричу от раздражения, а Китти убегает, напевая себе под нос, безумно довольная тем, что смогла меня вывести из себя.

Моя первая мысль: он не смотрел видео. Никак не мог! Нет, если говорит, что меня сложно найти в сети. Думаю, в глубине души я переживала на этот счет, потому что, узнав это наверняка, испытала облегчение. Приятно осознавать, что у него в голове остался некий мой образ, как и в моей голове – его. Да и вообще, Джон Амброуз Макларен не из тех, кто станет подписываться на Анонимку. Не тот Джон Амброуз Макларен, которого я помню.

Я снова смотрю на письмо, и там, в нижнем углу, его номер телефона.

Я моргаю. Переписка была достаточно безобидной, но если мы с Джоном начнем общаться по телефону, не будет ли это изменой? И есть ли вообще разница между эсэмэской и перепиской по почте? Эсэмэска доходит быстрее. Но сам процесс написания письма, когда выбираешь бумагу и ручку, подписываешь конверт, находишь марку, а потом водишь ручкой по бумаге… это уже куда более серьезный подход. У меня вспыхивают щеки. Это более… романтично. Письмо остается с тобой навсегда.

Кстати, об этом… Я разворачиваю второй листок, лежавший в конверте. Он помятый, но я тут же узнаю бумагу: тонкий лист кремового цвета с голубыми инициалами ЛДСК, выгравированными сверху. Папа подарил мне ее на день рождения, зная о моей любви к монограммам.