class="p1">Русская революция хочет мира? Тогда чего ждет? Зачем хочет свергнуть Вильгельма, когда совсем рядом его императорское высочество принц Рупрехт Баварский собственной персоной, главнокомандующий Восточным фронтом? Он только и мечтает прийти на помощь переодетым в солдатов русским рабочим и крестьянам, угнетаемым англо-французскими и собственными капиталистами, русским пролетариям, смести ненавистных международных банкиров, заложить прочные основы рабочей власти в России, заключить вечный мир между ней и Германией.

Таков был подлинный смысл распространявшихся в русской армии германских прокламаций.

Обращенные к русским войскам призывы его высочества служили далеко не единственным подтверждением обещания немцев не обстреливать больше русские позиции. Германская империя с дьявольским упорством продолжала играть на примитивной наивности русских солдат. То тут, то там из германских окопов вылезали «мирные делегации», направлялись к русским линиям, размахивая белым флагом. Их рассеивали артиллерийским огнем, что вызывало огромное недовольство в солдатских окопах; в новых немецких листовках выражалось добродетельное возмущение русскими генералами, которые остаются глухими к мольбам заключить мир с Германией. Наконец генерал Драгомиров отдал приказ, запрещающий допускать приближение подобных делегаций. Глава германских парламентеров подвергся допросу в присутствии делегатов армейских комитетов. Естественно, выяснилось, что он не высказывал никаких предложений о мире.

Однако этот эпизод не дал положительных результатов. Заручившиеся могучим союзником в борьбе за «мир любой ценой» солдаты все сильнее противились всяким попыткам командования побудить их к действиям.

Русский фронт бездействовал. В наших окопах, растянувшихся на сотни километров, стояла мертвая тишина. Русские солдаты встречались с немцами, все чаще братались в ходе нескончаемых митингов. Уделяя этому все время, они не желали даже чистить оружие. Пока на русском фронте царило фактическое перемирие, «друзья» русской революции в германском Генеральном штабе спешно перебрасывали свои дивизии с востока на французский фронт.

Стоход

Трудно судить о возможном исходе такой ситуации. Впрочем, в самый разгар затеянных немцами стратегических игр возникло некоторое охлаждение. Лучшие времена трогательной любви между принцем Рупрехтом, генералом Людендорфом, с одной стороны, и неграмотными русскими крестьянами с другой — вскоре миновали.

В момент полнейшего затишья на русском фронте германские войска 3 апреля неожиданно предприняли наступление у реки Стоход. Стремительный удар принес грандиозные результаты. Совсем не ждавшие атаки русские войска были застигнуты врасплох. Первым итогом «борьбы за мир» путем братания по указаниям Людендорфа и Ленина стали двадцать пять тысяч пленных и огромное количество взятых немцами трофеев.

На ту часть русской демократии, которая честно стремилась к немедленному справедливому миру, наступление на реке Стоход произвело поистине громоподобное впечатление. Впоследствии Людендорф признавался в своих мемуарах, что очень быстро понял, какую ошибку совершило Верховное германское командование. Немецкий Генеральный штаб решил больше не допускать повторения столь злополучных инцидентов. В русских окопах распространялось известие, что немцы на русском фронте больше атаковать не будут. Людендорф сдержал обещание.

Но к счастью для нас, впечатление от боев на Стоходе не изгладилось. В настроениях русской демократии произошел коренной поворот.

Наступление на Стоходе ознаменовало конец пацифистского периода русской революции, если можно так выразиться. Начинался новый период активной обороны. Сама русская революция, а не «империалистическое» Временное правительство решила продолжать войну, как того требовали обстоятельства. Новая оборонческая психология, укреплявшаяся в массовом сознании, естественно, не сразу проявилась в полную силу. Напротив, положение на фронте и в тылу казалось, как никогда, более безнадежным и безысходным. По крайней мере, таким оно виделось Александру Гучкову, первому военному министру Временного правительства, и его ближайшим помощникам.

Глава 7

Гучков

Александр Гучков — один из самых ярких и интересных политических деятелей дореволюционной России. Типичный представитель коммерческих московских кругов, в которых он был одним из виднейших общественных лидеров, Гучков сделал карьеру во многом самостоятельно и очень быстро. Во время войны в Трансваале он, бросив дела, сражался на стороне буров; во время Русско-японской войны без конца разъезжал по Маньчжурии в качестве делегата Красного Креста, не преминув подметить практически все недостатки старой военно-бюрократической организации. Участвуя в политическом движении как член партии умеренных либералов, Гучков во время революционных волнений 1905 года представлял правый фланг земских и муниципальных организаций, причастных к реформаторскому движению. Порвав с либералами типа Милюкова, возглавил консервативную партию октябристов («Союз 17 октября», получивший название в честь первого конституционного манифеста Николая II, изданного 17/30 октября 1905 года).

Октябристы оказывали конституционную поддержку кабинету Столыпина после роспуска летом 1906 года Первой Думы и подавления народного антиправительственного восстания. Сам Гучков стал близким другом и доверенным лицом всесильного премьер-министра.

Избранный председателем ультраконсервативной Третьей Думы, он получил возможность досконально познакомиться не только с бюрократической организацией имперской России, но и с самим императором и его окружением. По натуре смелый, независимый, одаренный редкой политической интуицией, Гучков ожесточенно боролся с окружавшими трон «темными силами», направляя первые атаки против безответственного влияния великих князей, потом против всемогущего Распутина.

Гучкова особенно занимали военные проблемы. Вскоре вокруг него собрались молодые талантливые офицеры Генерального штаба, что вызвало при дворе беспокойство и подозрения. Императрица Александра Федоровна насмешливо прозвала круг этих военных, в том числе генералов Гурко и Поливанова, «младотурками»[19]. Действуя в согласии со многими членами Думы, «младотурки» немало сделали для реорганизации русской армии и укрепления национальной обороны.

Но со временем Гучков с друзьями убедились, что никакая серьезная деятельность в общественной сфере, особенно связанная с обороной страны, практически невозможна при существовавшем режиме.

С назначением на пост военного министра абсолютно бездарного генерала Сухомлинова, с ростом влияния полуграмотного крестьянина Распутина на решение государственных вопросов величайшей важности у Гучкова не осталось никакой надежды на мирное эволюционное разрешение кризиса самодержавия.

Ничуть не желая стать свидетелем вспышки массового революционного движения и не соглашаясь мириться с самодержавным режимом, лидер октябристов держался подальше от революционных тенденций, с каждым днем все сильнее заметных в стране. Он этого не одобрял. По его мнению, избежать революционного хаоса позволило бы только объединение всех умеренных сил, либералов и консерваторов, общими усилиями пришедших к политической власти. Еще до войны, в 1913 году при Четвертой Думе, Гучков призывал депутатов встать на его сторону в борьбе за власть. В начале мировой войны он, будучи представителем Красного Креста в Восточной Пруссии, оказался свидетелем первой катастрофы русской армии, полного истребления армии генерала Самсонова при Сольдау (Танненберге) и огромных потерь среди лучших гвардейских полков из-за небрежности и преступного бездействия генерала Ренненкампфа.

«На фронте в 1914 году выяснилось, что я стал революционером», — заключил Гучков, уходя с поста военного министра Временного правительства, в последнем своем выступлении на совещании фронтовых делегатов 12 апреля