Через несколько месяцев, 15 августа 1917 года, выступая в качестве свидетеля перед Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, он вновь признался:

«Когда мы с друзьями в предреволюционные месяцы искали какой-нибудь выход из положения, то уже считали невозможным в сложившихся обстоятельствах смену и преобразование правительства путем нормальных выборов политических деятелей, пользующихся доверием народа, передачи высшей власти другим держателям. Слишком много преступлений скопилось на совести императора, императрицы, всех тех, кто с ними необъяснимым образом связан. Прежняя власть не оставляла никакой надежды на здравомыслящую политику. Мне стало ясно, что император должен отречься».

Зимой 1916/17 года Гучков уже не ограничивался размышлениями о восстании, а энергично занимался его подготовкой вместе с М. И. Терещенко, известным миллионером и филантропом, будущим министром иностранных дел Временного правительства. Чувствуя приближение непоправимой катастрофы, он, заручившись согласием генерала Крымова, будущего организатора Корниловского мятежа, разрабатывал план государственного переворота. Его осуществление запоздало. Вместо замены царствующего монарха, династию целиком смела волна народного восстания.

Естественно, Гучков с друзьями больше не имели возможности сторониться революции.

Здесь его и настигла личная трагедия наряду со всеми представителями того же класса и круга, пережившими революцию.

В политических мечтаниях им виделось, что после смены режима власть останется в руках центристов, умеренных консерваторов и либералов, которые до 12 марта 1917 года главенствовали в политической жизни страны, в Думе, земстве, городских советах, печатных органах. Вместо того Россию снизу доверху поразил катаклизм, от которого содрогнулась земля, пришли в движение, смешались и перевернулись все слои общества так, что не только консервативная, но и либеральная Россия вдруг рассыпалась в осколки вместе со свергнутой монархией. К власти рвалась, пока не имея возможности взять ее в руки, новая сила, не столько политическая, сколько социалистическая и рабочая демократия.

В хаосе новых политических направлений и устремлений Гучков, чуждый всем, пребывал в одиночестве. Он больше не задумывался о своем прошлом, о котором, однако, помнили другие. В массовом сознании его имя связывалось главным образом с жестокой столыпинской реакцией после роспуска Первой Думы.

Преследуемый до революции ненавистью императрицы Александры Федоровны, Распутина и Вырубовой, Гучков сразу стал подозрительной личностью в глазах представителей советской демократии и ее сторонников. Но революция требовала решения грандиозной кардинальной задачи восстановления власти в стране. Старая традиционная власть могла долго править одной силой инерции остатков административного аппарата. Хотя уже тогда духовный разрыв с народом, который перестал верить правительству и искренности его намерений, в конечном счете мог привести к событиям, произошедшим во Франции в 1789-м, в России в 1917-м, в Германии в 1918 году. Только любое правительство, рожденное революцией или — точно так же — государственным переворотом и пока неспособное к принуждению, реально существует лишь в прямом контакте с народом, пользуясь его доверием, отдавая приказы и распоряжения не насильственно, а убедительно.

Суровый, замкнутый, мрачный, всегда «отчужденный», Гучков убеждал массы гораздо меньше других. Ему не верили, и он это с горечью понимал.

С самого начала между военным министром и армией установились натянутые ненормальные отношения. Высшие военные круги считали, в отличие от способнейших офицеров Генерального штаба, что Гучков хорошо разбирается в командовании армией. Но здесь требовалась не чистая власть, основанная на простом принципе приказа и исполнения, а прежде всего восстановление офицерской дисциплины. Надо было ввести между подчиненными и командирами, между солдатами и офицерами некую промежуточную третью силу, которая объединила бы их. А для этого необходимо было в первую очередь завоевать доверие армии. Как этого добиться? По мнению Гучкова, с помощью фактов, доказывающих, что новый революционный министр стремится по-новому организовать армию.

Военные реформы

Все так называемые реформы в послереволюционной армии проводились во время пребывания Гучкова на посту военного министра в сотрудничестве с особой комиссией, состоявшей из представителей Совета и армейских комитетов, во главе с генералом Поливановым, бывшим какое-то время (в период войны) военным министром и товарищем министра при Третьей Думе.

Поливанов, как я уже говорил, принадлежал к тучковскому кругу, и поэтому на него очень косо поглядывали при дворе. Человек бесспорно способный, блестящий администратор, разделявший принципиальные революционные идеи, он вместе с Гучковым старался восстановить дисциплину и боеспособность армии. Однако пользовался при этом крайне опасными методами. Он задался целью добиться доверия армии новому военному министру с помощью многочисленных допустимых и даже недопустимых уступок требованиям не столько армейских комитетов, сколько Петроградского Совета. В уступках Поливанов шел гораздо дальше военного министра.

Фактически реформы Гучкова и Поливанова сводились просто к утверждению порядка, существовавшего в армии до революции. Естественно, элементарная фиксация революционных «достижений» в армии в творчестве комиссии Поливанова и приказах военного министра ничуть не повысила авторитет нового начальства в глазах военных.

Повторяю: опасность была не в реформах, а в недоверии новому правительству. Не имея необходимого морального авторитета в глазах общества, оставалось только надеяться, что каким-нибудь чудом в конце концов явится «сильная» личность и, опираясь на кое-какие старые, еще чтимые в некоторых полках традиции, одним разом покончит с «революционным сбродом».

Но не нашлось «сильной» личности. Генерал Корнилов, первый командующий Петроградским военным округом, не остался начальником гарнизона, отправившись в начале мая на фронт. Тем временем уступки совсем распоясавшимся низшим чинам, даже самые незначительные, погубили авторитет Гучкова и Поливанова в тех кругах, где он особенно должен был чувствоваться, то есть среди верховного армейского командования.

Отставка Гучкова

Трагические недоразумения длились два месяца, после чего Гучков со своими военными соратниками зашли в тупик. Гучков отказался подписывать последнее произведение Поливанова, «Декларацию о правах солдат», фактически давно уже действовавшую. Собственно, отклонение декларации было натужной попыткой морально настроить армию на единственный путь, которым способен был пойти Гучков.

Не информируя Временное правительство, он по собственной инициативе запланировал около 15 мая совещание командующих во главе с генералом Алексеевым, где они должны были выразить доверие готовому подать в отставку военному министру.

12 мая, то есть ровно через два месяца после официального начала революции, Гучков направил князю Львову решительное заявление об отставке. Письмо произвело на всех тяжелое впечатление. Главным аргументом служило нежелание военного министра далее нести ответственность за гибель страны. В тот же день в прощальном выступлении на первом совещании фронтовых делегатов Гучков нарисовал удручающую картину прошлого и настоящего русской армии, весьма откровенно и храбро выразив свои безнадежные настроения. «Было бы чистым безумием, — сказал он, — дальше идти тем путем, по которому уже два месяца идет русская революция». Говоря о реформах в армии, покидавший свой пост министр откровенно признался: «Мы дошли до критической точки,