– А вот это не твоё дело! – злобно процедил сквозь зубы принц, но Стан отлично видел в его ауре едва заметные тени стыда, пробивающиеся сквозь возмущение и растерянность.

Значит, совесть Геба не совсем ещё сдохла и нужно только немного поднажать, чтобы волна искренних чувств снесла на фиг эту его озлобленность и наглость, как давно прогнившую плотину. Ну так он сейчас дожмёт, в чём вопрос?!

– Вот как ты заговорил! – Не обращая внимания на пылавшую обидой Адистанну, командир шагнул к принцу и впился обличающим взглядом в его синие глаза. – А спать на земле в пещерке, когда мы пробирались сюда через ущелье, было моё дело?! Высадиться с хотомара в приют, полный гвардейцев и слуг Урдежиса и сражаться с ними – тоже было моё?! Скакать полночи на панге, чтобы успеть сюда вовремя, и при этом сгорать от тревоги за сестру тоже пришлось не тебе! Ты спал себе в тёплой постельке, и судьба королевства тебя не волновала ни одним боком! А теперь подайте тебе корону? А за какие заслуги? Вот стань сначала человеком да сделай для своего народа что-нибудь более выдающееся, чем растрата денег из казны и стрельба по унсам!

– Да чего ты пристал ко мне с какими-то унсами! – с отчаянием вызверился на Стана принц. – Не видал я никогда никаких унсов!

– Да?! – едко протянул землянин и мстительно фыркнул: будут тебе унсы. – Чудик! Иди ко мне!

– Чудик тут, – порскнул из-под потолка унс, – жду приказа.

Собиравшаяся что-то сказать принцесса застыла, открыв рот, совсем как деревенская девчонка, в глазах адмирала изумление как-то очень быстро сменилось озабоченным пониманием, а Дагеберт на несколько секунд забыл, что должен держать лицо. И стал самим собой, растерянным, несчастным калекой, из последних сил пытающимся не сломаться под ударами судьбы.

– Кто в тебя стрелял? – Стан нежно погладил унса по шёрстке.

– Он! – Маленькая ручка твёрдо указала на Дагеберта. – Он злой!

– Но он же… – Ади несчастно озиралась в поисках поддержки, – он не понял… и как он мог знать…

– А птичек стрелять, значит, можно? – фыркнула Майка, всем сердцем обожавшая унса. – И тебя обижать тоже?

– И обвинять своего отца в том, в чём он вовсе не виноват? – не дал ей увести разговор с нужного направления Стан. – Как бы он мог догадаться, что ты его сын, и где-то есть Ади, если все говорили ему другое, а советник подогнал тачку доказательств в измене королевы? Ты поверил бы, если бы всё это сказали про твою девушку?

– У меня нет девушки, – мгновенно замкнулся в непроницаемую броню Геб, – и давайте прекратим этот разговор.

«Ну уж нет, – непримиримо хмыкнул про себя Стан, – теперь я не сдамся, а то потом до тебя и кувалдой не достучишься».

– Не переживай, это временно… вот Тина тебя вылечит, и девушки появятся. А она вылечит, не сомневайся. Хотя ты не умеешь никому говорить спасибо и не хочешь жалеть ещё кого-то, кроме себя. И не пытаешься понять человека, который двадцать лет жил с раной в сердце… думаю, ему было намного больнее, чем тебе.

– Откуда тебе знать, какую боль я испытал? – неуступчиво фыркнул Дагеберт. – Ты сам-то вон здоровый… да и мать не блаженная.

– Откуда? – Стан до последней минуты надеялся, что не придётся пускать в ход самое веское, но такое ненавистное доказательство.

Не прокатило.

– Ладно, я скажу тебе откуда, – едва не шипел от ярости командир, – хотя никогда никому не говорил. Прости, ма… это не для твоих ушей, может, погуляешь?

– Нет уж, – упрямо вжалась в спинку кресла Слава, – если это касается меня или вас, то я желаю знать всё из первых рук.

– Ма… – взмолилась Тина, но Слава ещё упрямее замотала головой:

– И не упрашивайте.

– Как хочешь, – не желая спорить, сдался Стан, – так вот, Геб, я тоже вырос без отца. Все мы, – поправился он, взглянув на подвинувшуюся к матери Тину, – и он не погиб, и не потерялся, и даже был в курсе, что я должен родиться. И больше того, он точно знал о моём рождении… Старушка, у которой мы жили, лично сходила к нему и сообщила.

– Не было такого… – слабо дёрнулась зажатая между Тиной и Консом мать.

– Было, – выдохнул ей в волосы Конс, – я… мы, лет в пять спросили у неё, не знает ли она, кто мой отец. Альбина Юрьевна и рассказала, как прямо из роддома пошла к нему. Тогда он ещё жил в нашем городе… наверное, поэтому потом и переехал, чтобы не встретить случайно.

– Да, – мрачно поддакнула Тина, – а с Альбиной Юрьевной мы договорились, что ничего тебе не скажем… Но ты сама к нему пошла, когда отвела меня в первый класс. Я помню… как ты плакала и бросала в несчастный сарайчик тот проклятый нож… Единственную вещь, какую он нашёл, чтобы отделаться от тебя.

– Негодяй… – выдохнул с ненавистью Тарос, – жаль, нельзя до него добраться…

– Я думала… – закусив губу и стараясь не расплакаться, пробормотала Ярослава, – он захочет с тобой… с вами, познакомиться… у них с женой не было детей… а ты как раз подрос и стал таким послушным и рассудительным… у меня на работе коллеги наперебой хвалили…

– Но он не пришёл и даже не вспоминал обо мне ещё несколько лет, ни конфетки в день рождения, ни подарка на Новый год… но тогда я этого и не ждал, – хмуро продолжил исповедь Стан, – мне просто хотелось, чтобы он был, разговаривал со мной, играл или гулял. Я ведь даже не понимал тогда, почему он не помогает матери меня воспитывать. Оказывается, вовсе не от бедности, а из принципа, из желания наказать, ведь он же запретил ей меня рожать! Маленьким я ещё был, не знал, что он зарабатывает во много раз больше, чем ма, и оставляет в ресторане за один поход столько, сколько мы тратим на еду в месяц. А однажды он пришёл… много позже, когда разошёлся с женой. В тот день я вернулся с занятий и сразу заметил бродившего возле дома чужого мужчину. Не знаю, чем он меня задел, я насторожился и спрятался. Ма была на работе, он потоптался и направился в ближайшее кафе. Я пошёл за ним, хотя денег было только на чай… но сделал всё, как в лучших детективах, сел у него за спиной и принялся пить свой чай самыми маленькими глоточками. А он заказал всего самого вкусного, много… ел долго, с чувством, и коньячку накатил… мне чай пришлось ещё раз покупать.

Слава слушала с каменным лицом, не замечая ни текущих у неё по лицу слёз ни осторожных движений Тины, промокающей их платочком.

– А потом он снова пошёл к нашему дому… и по пути купил в ларьке шоколадку, – стараясь не смотреть на мать, продолжал рассказ Стан, уже остро жалея, что затеял этот разговор. Разве пробьёшь на понимание таких твердолобых?

Однако и не договорить тоже не мог, что-то прорвалось в душе и требовало освобождения.

– Я ждал почти час, не хотел входить при нём в дом, и зашёл, только когда он ушёл. Ма была какая-то задумчивая, всё вздыхала и смотрела на меня, а я искал глазами ту шоколадку… но её нигде не было, хотя ма никогда не прячет сладкое. Когда мы сели пить чай, я не выдержал… спросил, – никакой конфетки нет? Ма достала вазочку с «Гусиными лапками»… вот тогда я его и возненавидел. И понял, что никогда не смогу простить… потому как это не просто жадность… это отношение ко мне. Если бы ма решила к нему вернуться, он бы достал свой шоколад… а раз нет, то и шоколада нет.