Она на секунду закусила губы.

– Нет, не встречаетесь…

Фу…

– Скорее… вы относитесь друг к другу очень по-дружески. В смысле, уважаете друг друга и симпатизируете друг другу…

О боже.

– Чем больше вы сплочены, тем лучше…

Что?

– Народ обязательно это проглотит, – закончила она со спокойным и бесстрастным лицом.

Пустой взгляд, которым я уставилась на нее, должно быть, высказал именно то, что я думала, потому что она так вскинула брови, что мне это совсем не понравилось.

– Просто не нужно, чтобы все выглядело так, будто вы едва терпите друг друга. Ты понимаешь меня?

Не шелохнувшись, я осторожно проговорила:

– Вы хотите, чтобы я вела себя так, будто все мы веселые, приятные и дружелюбные люди.

Она вздохнула точно так же, как обычно вздыхала Галина, но я вообще не стала зацикливаться на этом.

– Нет, я имею в виду не это. Уважение и восхищение…

– Я не восхищаюсь им.

Тренер на секунду зажмурилась, и я, могу поспорить, она молила о терпении.

– Ты можешь сделать вид.

– От тоже не в восторге от меня.

– Он тоже может сделать вид. Но это важно, и он это понимает. Вы можете не испепелять друг друга взглядом. Вы играете, когда находитесь на льду, и я уверена, что эти эмоции отразятся в хореографии, которая будет отшлифована через пару месяцев. Об этом я не беспокоюсь. Мы найдем подходящую музыкальную композицию для того, чтобы подчеркнуть вашу взаимную симпатию. Вы оба отлично тренировались, и я очень горжусь вами…

За то, что мы не убили друг друга. Слава богу. До чего я докатилась? Мной гордятся за то, что я держу рот на замке?

– Но вы оба должны продолжать вести себя так же за пределами катка, по крайней мере, тогда, когда люди вас видят… и читают по губам. – Она скользнула по мне взглядом.

Мне не оставалось ничего, кроме как сидеть и хлопать глазами. Если посмотреть на вещи трезво, то я понимала, что она просит меня о чем-то возмутительном или даже неслыханном. Она пыталась сказать, что не хочет, чтобы мы вцепились друг другу в глотки.

Но я чувствовала совершенно иное.

Мне казалось, что она просит меня притвориться, что я влюблена в него или что-то в этом роде. А я испытывала к Ивану кучу разных чувств, но любовь никогда не входила в первую тысячу применяемых к нему понятий. Нет.

Тренер Ли вздохнула так же, как недавно, когда продемонстрировала, что способна понять язык моего тела и мимику, и одарила меня едва заметной улыбкой, в которой сквозило раздражение.

– Джесмин, я – атеистка. Я не верю в чудеса. Я не прошу тебя ни о чем таком, на что ты, по моему мнению, не способна.

Я не произнесла ни слова. Я была идиоткой, что не ожидала этого. Настоящей идиоткой. Я могла признаться себе в этом открытии. Понять, почему, черт возьми, я не подумала о том, что нам придется вести себя на публике как паиньки, было выше моих сил.

Я точно была никудышной актрисой. И я терпеть не могла врать.

И еще больше мне не понравилось то, что об этом она не сказала мне в самом начале.

Крепко прижав к виску указательный и средний пальцы, я медленно выдохнула, что было совсем не похоже на меня. Вопрос застыл у меня на губах и в сердце, и я не желала слышать ответ, но он был мне необходим.

– Неужели моя репутация так плоха, что мы обязаны делать это?

– Джесмин, никто не отрицает, что ты – фигуристка мирового класса.

Снова – здорово.

– …но меня беспокоят кое-какие мелочи в твоем прошлом, которые мы хотим по возможности исправить, чтобы помочь нам всем. Ты меня понимаешь.

Это был полный облом. Я поняла. Я абсолютно все поняла.

У меня была такая дурная репутация, что всем казалось, что спасти ее можно было только в том случае, если бы моим другом стал какой-нибудь фигурист с кукольной внешностью. Вот если бы он полюбил меня, все остальные тоже смогли бы полюбить меня. А если нет, значит, со мной что-то не так.

Со мной все было в порядке. Я могла постоять за себя. Я могла постоять за других. Я не терпела оскорблений. Что в этом плохого? Даже мой брат Джонатан однажды, много лет назад, сказал мне, что если бы я была мужчиной, то никто не посмел бы усомниться в этом. Люди обычно считали меня кем-то вроде придурковатой героини с золотым сердцем.

– Не нужно перегибать палку. – Судя по выражению ее лица, можно было понять, что, если бы я это сделала, никто не стал бы жаловаться. – Но будьте дружелюбны друг с другом. Станьте командой. Пусть ваши комментарии останутся между вами и не привлекают внимания.

Дверь со скрипом отворилась, помешав мне сказать кое-что еще. Потом в щель заглянула черноволосая голова, и через мгновение показалось лицо, которое становилось мне все более и более знакомым.

– Мне пришлось дать несколько автографов, – извинился Иван, прежде чем войти и закрыть за собой дверь, после чего замолчал, переводя взгляд с тренера на меня, словно не зная, что и думать.

Разумеется, он раздавал автографы с той же легкостью, с какой почти ежедневно тренировался. Только потому, что тренер Ли была здесь, я не открыла рот и не сказала что-нибудь саркастическое насчет того, сколько он платит за то, чтобы у него просили автографы.

Но мне удалось выбросить это из головы и сосредоточиться на словах Ли.

– Ты знал об этом? – спросила я его голосом, показавшимся мне неестественным и даже слегка хрипловатым.

Переводя взгляд своих ярко-голубых глаз с тренера Ли на меня и обратно, он ответил, почему-то скорчив рожицу:

– О чем?

– О том, что мы должны вести себя так, будто встречаемся, – выпалила я, бросая взгляд на тренера Ли, которая тоже состроила гримасу, будто я преувеличивала.

– Я не говорила, чтобы вы вели себя так, будто встречаетесь, – принялась объяснять она, но Иван прервал ее.

– Мы должны вести себя так, будто встречаемся? – Иван стоял, так быстро водя глазами туда-сюда, глядя то на меня, то на тренера Ли, что я поняла, что он никак не мог знать об этом. Подтверждая мое предположение, он нахмурился.

– Хорошо, скорее как «лучшие друзья». – В глубине души я понимала, что делаю из мухи слона и сгущаю краски, как истеричка… но в то же время не слишком беспокоясь об этом.

– Нет. Даже не как лучшие друзья, меня бы устроило, если бы вы стали просто друзьями, – попыталась прояснить ситуацию наставница.

– Чтобы мы уважали друг друга и восхищались друг другом, – пробормотала я.

Впервые в жизни Иван не произнес ни слова.

– Вам не обязательно… целоваться… или что-то вроде того. Только… будьте дружелюбны, улыбайтесь друг другу, не ведите себя так… будто считаете друг друга вшивым, – предложила она, как будто от этого было легче. Мне не хотелось заострять внимание на том, что она употребила слов «вшивый», описывая то, что мы думаем друг о друге. Я считала его дьяволом, по крайней мере, его ближайшим родственником, но я не считала Ивана вшивым.