она блефует. Просто хочет запугать. Она совсем не такая, чтобы прибегать к крайним мерам — объявлять голодовку и тому подобное. Захочет по-настоящему есть — не вытерпит: станет есть.

— Ладно, — сказал я, — пойду готовить. Когда захочешь, присоединяйся.

Уже в середине дня Мила съела две большие тарелки. Ела сердито, торопливо, то и дело кидая на меня ненавидящий взгляд.

Я повеселел. Я не сомневался, что скоро она привыкнет. Возможно, уже через неделю перестанет и домой проситься… И заживем мы с ней так, как мне давно мечталось.

А на Рому теперь плевать. Я вообще уйду с «Мосфильма». На студию Горького переведусь.

17

Валентин

Миша открыл мне дверь, и я понял, что он мне не рад. Лицо у него перекошенное. Никогда я его таким не видел.

— Ты… откуда? — наконец выдавил он.

— В больницу попал, — пояснил я. — Можно войти?

Он впустил меня и фальшивым голосом поинтересовался:

— Тебя только выписали?

— Как видишь, не выписали, — показал я на больничное тряпье, в которое был облачен.

— Ты сбежал? — сообразил он.

— Можно переодеться? — перешел я к делу. — У тебя найдется что-нибудь?

— Наверно… — нехотя протянул мой приятель. Сегодня он отчего-то был не слишком отзывчив.

Миша еще не знал, что теперь он — мой главный подозреваемый.

Когда меня в больнице привели в чувство, меня будто осенило. Я почти убедил себя, что именно Миша — похититель Азии. И я корил себя за то, что сразу не распознал этого… Азия уже давно была бы на свободе. Я бы наконец ее увидел. Я стал бы ее освободителем.

Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Я освобожу ее в ближайшее время.

— Хорошо, что я тебя застал, — дружелюбно сказал я Мише, переодеваясь в его одежду. — Ты сегодня не работаешь? Кстати, что у тебя с носом?

— Рома постарался, — мрачно пояснил он.

Воронов? Ах да, со мной ведь об этом уже говорили… Может быть, Воронов тоже что-то заподозрил?.. Я ведь, кстати, и перед ним виноват. Глупо было его подозревать. Он действительно любящий отец — и только. А всякие его странности… ну, так кто из нас без странностей?

— За что он тебя так? — спросил я.

— Да псих он, — вяло отмахнулся Миша. — Но мне уже все равно. Я, знаешь, уволился с «Мосфильма».

— Вот как? — вскинул я брови. — Из-за Воронова?

— Нет, плевать мне на него… Просто разнообразия захотелось. На студию Горького хочу устроиться. Там, говорят, приятнее работать.

Все только подтверждает мои догадки… Воронов заподозрил Мишу, не сдержался — дал ему в нос, но ничего не добился. От греха подальше Миша сразу уволился. И то, что он с таким равнодушием об этом рассказывает, тоже неспроста. Другой бы на всю Москву шум поднял, а этот смиренно принял побои… Потому что знает, что получил за дело.

Только тут я заметил на полу в комнате Миши дорожную сумку — уже чем-то заполненную.

Куда это он намылился? Ну конечно, туда, где он прячет Азию! Нет, ну как же вовремя я появился… Главное, не подать виду, что мне открылась истина.

— Так ты что, Валя, продолжишь Ромину девчонку искать? — небрежно спросил Миша.

— Конечно, — подтвердил я.

— По-прежнему думаешь, что он сам у себя ее украл?

— Думаю.

— Лично я в это все-таки не верю, — помотал он головой. — Ты, конечно, можешь… как ты там говорил… доработать эту версию. Но разве для того, чтобы просто успокоиться. В любом случае на «Мосфильме» ее бессмысленно искать. Там про нее никто ничего.

Что это он защищает Воронова? На его месте было бы логичнее пустить меня по ложному следу. А, понимаю, он хочет, чтобы я не показывался на «Мосфильме». Ведь там я сразу узнаю, за что Воронов сломал ему шнобель…

— Без тебя я на «Мосфильм» и впрямь больше не сунусь, — успокоил я Мишу. — Просто продолжу вечернюю слежку за Вороновым.

— Тебе виднее, — Миша пожал плечами.

Все-таки он слишком самонадеян. Ему, кажется, и в голову не приходит, что я его уже вычислил.

— А я у тебя до вечера могу перекантоваться? — зевнув, спросил я. Пусть думает, что я хочу спать.

— Кантуйся, конечно, — кивнул Миша. — Меня не жди — я поздно сегодня вернусь. Дверь просто захлопнешь, когда будешь уходить.

— А где ты сегодня? — спросил я, удобно сев на его тахту.

— Так, — сказал он, — пойду пошляюсь по родственникам, по друзьям. Покуда свободное время есть. Они сейчас еще работают все, но я пока на Горького схожу, заявление подам.

Он совершенно спокойно схватил свою сумку и накинул себе на плечо. Святая простота — ни тени подозрения на мой счет!

— Ну, пока, пишите письма, — помахал он мне на выходе. — Успехов в поисках.

Едва он ушел, я встал около окна.

Миша вышел довольно поспешно. Назад даже не оглянулся. Полностью уверен, что я уже сладко сплю на его тахте.

Судя по направлению его движения, он шел к метро. Отлично! Сегодня все в мою пользу. Если бы он пошел на автобус, мне без машины трудно было бы остаться незамеченным. А в метро он меня, пожалуй, и не увидит. У меня большой опыт, а он, судя по всему, впервые в жизни совершил преступление.

Я ссыпал в карман горсть мелочи, оставленной Мишей на тумбочке, и отправился за ним. С сумкой на плече он был хорошо заметен в любой толпе.

В метро я держался поодаль от платформы. В последнюю секунду перед закрытием я заскочил в тот же вагон, что и Миша.

Он и там меня не увидел. Хотя у меня уже готово было объяснение на случай, если бы он меня заметил. Я хороший актер — в моей профессии без этого никак. «Ого, и ты здесь! — убедительно изобразил бы я удивление. — А я, понимаешь, решил к себе пойти. Через пять минут после тебя ушел. Прямо не ожидал опять тебя увидеть…»

Конечно, в этом случае даже такой болван, как Миша, меня бы заподозрил. Однако обошлось.

Как ни странно, сперва Миша действительно отправился на студию Горького. К своей пленнице он, видимо, не слишком торопится. Может, у него есть сообщник? Не исключено. У сообщника на квартире Азия, наверно, и находится.

На киностудии Миша пробыл недолго. После этого он отправился на автостанцию.

Там тоже было людно. Когда подошла Мишина очередь в кассу, я подобрался поближе и отчетливо услышал, как он сказал, протягивая в окошко деньги:

— На Дубровку.

Я пулей выскочил на улицу, выискивая глазами такси.

Одно оказалось свободно.

— До Дубровки довезешь? — спросил