чтобы Дорран ее осмотрел. Если она специально скрывает силу — это одно. Пробудившаяся магия не способна заснуть снова, по крайней мере, история таких случаев не знала. Но Надежда — иномирянка, точнее, родилась и росла в мире, где магия и магические способности отрицаются, ее отец был самым что ни на есть обычным человеком, поэтому возможно все. Если это «возможно все» вдруг окажется реальностью, им придется ждать еще несколько лет до пробуждения силы у самой младшей сестры.

Об этом, пожалуй, с ней пока говорить не стоит. Тем более что они уже пришли.

Лакеи распахнули двери, и в полутемный, озаряемый лишь магическими искорками–фитильками коридор, брызнул ослепительно–яркий свет.

— Его императорское величество Легран Армарен Леах и глава дома алых сирин, ларэй Надежда Ягодкина!

Внизу уже шумела толпа, мелькали роскошные платья придворных дам, строгие мундиры и камзолы мужчин. Представив, какой фурор произведет Надежда, Феникс почему–то улыбнулся уголками губ. А после, увлекая ее за собой, шагнул в зал.

Надя

На сей раз зал, в котором представляли меня, украсили иначе. Огромные окна с подхваченными портьерами и занавесями словно усыпали тысячами светлячков или звезд. Они мерцали золотыми искрами, еще больше оттеняя темную синеву летней ночи за окном. Сияли даже несмотря на ярчайший свет, заливающий зал.

— Что это? — невольно вырвалось у меня.

— Это слезы Феникса. Камни, месторождения которых находятся только в наших краях, — ответил Легран, пока мы спускались по лестнице, по самому ее центру, хотя я с большим удовольствием предпочла бы, чтобы мои пальцы холодили белокаменные перила. Сегодня здесь, кажется, было еще больше людей, чем в прошлый раз. Я даже не представляю, сколько их здесь было! У меня, только пару раз представлявшей себе, что я собираю такие залы, начала кружиться голова. Хорошо хоть Феникс продолжил: — Они ночью сияют, а днем гаснут, украшения из таких камней считаются сильнейшими оберегами. Правда, носить их имеют право только члены императорской семьи. Эти камни священны.

— Странная какая–то святыня, — заметила я. — Вроде как святое не выделяет императорскую семью и остальных.

— Не знаю, что там происходит в вашем странном мире, Надежда, — сухо парировал император, — но у нас все по–другому.

— Очень жаль.

Продолжать этот разговор мы не стали, потому как ну о чем его продолжать? В том, что с этим мужчиной можно разговаривать с тем же успехом, что и с Великой Китайской стеной, я уже убедилась. Ну а остальное… я все равно останусь при своем мнении. Жаль только, что такая красота доступна не всем, сколько радости она бы могла принести!

Правда, сдается мне, сейчас радость приносили не слезы Феникса, а я, потому что на меня смотрели большими глазами. Глазами, стремительно увеличивающимися в размерах: с каждой минутой все больше и больше. Одна девушка даже, засмотревшись на меня, забыла сделать реверанс, и мать (ну или сопровождающая) резко дернула ее за руку вниз, чтобы склонилась перед императором. Остальные таких «оплошностей» не допускали, хотя и продолжали пялиться из–под приопущенных ресниц, окатывая изумлением, недоверием, непониманием.

Что же касается меня, я предпочитала рассматривать зал: сегодня здесь явно будут танцевать, это факт. Столы, уставленные яствами, стояли у стены напротив окон, вдоль растянутой белоснежной скатерти застыли слуги, готовые по первому жесту помогать гостям с едой или напитками. Сверкал начищенный до блеска паркет, в котором отражались все присутствующие и люстры. Над императорским троном были растянуты два полотна, один черный, на котором, рассыпая золотые искры, парил Феникс, другой темно–бордовый, в него вливался пылающий огнем дракон. Это было настолько красиво, что я невольно залюбовалась контрастом этой силы, и, пока я ей любовалась, Феникс остановился.

— Вручаю вам вашу непокорную внучку.

А?

Я широко распахнула глаза, увидев бабулю. Она как раз поднималась из реверанса, поскольку с ней заговорил император. Если во время нашей беседы бабушка была прекрасна, то сейчас я даже не представляла как ее назвать. Изумрудное платье, драгоценности с изумрудами, шелк уложенных в высокую прическу волос.

— С ума сойти! — выдохнула я.

— Не поверишь, но я то же самое подумала про тебя, — усмехнулась бабуля, окинув меня взглядом с головы до ног: — Что это такое, Надежда?

— Стильный лук! — прокомментировали меня.

Только сейчас я заметила стоявшую рядом с ней молодую девушку и поймала свою челюсть в полете. Любе, в отличие от бабули, выдали светло–зеленое, как молодая листва, платье. Волосы оставили распущенными, только сделав локоны и подхватив часть прядей красивыми шпильками со сверкающими, как капли росы, камушками. Такие же хрупкие камушки мерцали в тонком ожерелье у нее на груди, в браслете на запястье и в серьгах.

— М-да, — бабушка поджала губы. — Вот уж не знала, что из вас двоих следить надо именно за тобой.

Люба фыркнула, а я пожала плечами.

— Он меня довел! — я сказала это шепотом, поскольку нас окружало множество людей, и все пялились на мои джинсы, кроссовки и подвернутую маечку.

— Даже не стану спрашивать, — прокомментировала бабуля и замолчала, но в этот момент по залу разнесся голос Феникса:

— Приветствую всех и вместе с вами рад сегодня приветствовать Дракона Правящего рода, Миранхарда Дьелльского! Этот бал в его честь, и я объявляю его открытым!

Стоило Леграну это произнести, как в зал хлынула музыка. Только сейчас я заметила парящую над балконом платформу, больше напоминающую выдранный из земли массивный камень. Смотрелось любопытно, и, очевидно, музыкантов не только удерживали в воздухе с помощью магии, но еще и усиливали музыку с помощью какого–то артефакта. Потому что было звучно, мощно и очень волнительно. Особенно когда Легран поднялся с трона, направляясь ко мне. В этот момент я поняла, что а) умею танцевать только современные танцы нашего мира, которые здесь наверняка обзовут плясками дикарей и б) что я вообще не представляю, какие у них тут танцы, и каково это — танцевать с Леграном. Именно с ним.

Сердце почему–то забилось чаще, я закусила губу, но тут прямо перед императором из толпы выпала та самая рыжеволосая девица. Не просто выпала, она загородила ему проход — так, что ему как минимум нужно было бы ее оттолкнуть, чтобы пройти. Девица принялась что–то щебетать, при этом касаясь его локтя чуть ли не на каждом слове. Проще говоря, приклеилась к нему, как репей.

— Надежда, позвольте пригласить вас на танец, — услышала я.

И повернулась к подошедшему к нам Миранхарду.