и прочих радостей цивилизации кажется нелёгким. А в войну, – я имею в виду Великую отечественную, и Макс понимающе кивает. – Сюда целыми деревнями приходили, прятали детей и скот.

– Как же немцы не узнали об этом? – задаёт Макс вопрос, которым я сама задавалась не раз. Ведь достаточно качественно кого-то допросить, например, под пытками, чтобы узнать всё, что нужно.

– Не узнали. Или узнали, но попасть не смогли. Ба считает, чтобы сюда войти, надо уже побывать здесь, или чтобы кто-то провёл. А деревенские рассказать-то под пытками могли, но вести отказывались. Боялись очень. Они и сами опасались далеко заходить, вон там, на окраине и ютились, – я махнула рукой в сторону пограничного леса, на фоне которого ещё виднелись частично обрушившиеся остатки временных бараков.

– А времена года? – в Максе проснулся исследователь. – В Кармане всегда лето?

– Нет, времена года сменяются, как и везде. Но с небольшим смещением, да и, в целом, климат, вроде, немного получше. Пойдём, поищем тебе майку, – зову его, и он поднимается со скамейки. Приставив руку козырьком ко лбу, осматривается вокруг. Прикидывает, сколько здесь места.

– Сколько тут по площади будет? – прямо по курсу у нас пограничный лес, слева за полем – тоже лес, местный, с озером между сосен, с двух других сторон – бескрайние просторы степи.

– А никто не знает, – улыбаясь, говорю ему, и беру его за руку. – Мы и сами тут, по сути, с самого краю поселились. На всякий случай.

Тяну его к дому, но Макс не хочет идти за ручку. Он подхватывает меня на руки и, наклонясь, очень сладко целует.

– Уже соскучился, – тихо говорит он. – Ты вот она, рядом, но нельзя лишний раз прикоснуться. Прямо как в универе, на людях.

Он несёт меня домой, а я прямо чувствую на нас тяжёлый, непримиримый взгляд Ба.

Глава 18. Жанна. О разведении котиков.

Против моих ожиданий, Ба не злобствует у кухонного окна – она накрывает на стол в комнате. Сегодня она расстаралась вовсю – на столе и рагу из свинины с овощами, и запечённая курица. Овощей вообще очень много и в свежем, и в приготовленном виде: пара салатов из свежих овощей, один со сметаной, другой с чесноком и маслом, жареные кабачки и баклажаны, печёный картофель.

Кажется даже, что Ба немного смягчилась, во всяком случае, лицо её разгладилось и кажется умиротворённым. Она приносит из кухни и ловко расставляет тарелки с едой на голубую скатерть, осталось ещё достать столовые приборы. Сейчас вот найду одежду для Макса и помогу ей.

Ба снуёт из кухни в комнату и обратно, не обращая на нас, склонившихся над выдвинутым ящиком комода, внимания. Но притормаживает и внимательно оглядывает обнажённый торс Макса, когда он натягивает через голову мою футболку. Мне эта футболка как свободное платье, а ему по размеру. На секунду мне показалось, что выражение её лица стало каким-то… ну, понимающим, что ли. Да, Ба, такие плечи, такая широкая грудь, как я могла устоять? Или… она разглядывает татуировку?

Я иду в кухню и забираю приготовленную на столе стопку тарелок. Макс, который, оказывается, приходит за мной хвостиком, уносит столовые приборы и нарезанный хлеб. Мы молча расставляем всё на столе, поглядывая на Ба, радующую нас, наконец, своим уравновешенным спокойствием.

Но, как оказалось, радовались мы преждевременно. Ба, деловито оглядев накрытый стол, всплеснула руками и похромала в кладовку. Немного пошуршав в ней, она выудила и торжественно водрузила на стол большую, литра на три, прозрачную бутыль. Наполненная примерно на две трети прозрачной жидкостью с плавающей в ней половинкой лимона и каким-то неопознанным зелёным листком, ёмкость не оставляла сомнений в своём содержимом. Самогон!

Ба снова исчезает в кухне, не сомневаюсь, что пошла за стопками.

– Не пей! – предупреждающе шиплю я Максу, а он, сделав смешные круглые глаза, отрицательно крутит головой, мол, ни за что. Сама иду следом за Ба.

– Ба! – начинаю гневно, но тихо. – Ты что творишь?! Ему нельзя!

Но она не отвечает – встав на низкую скамеечку, роется в кухонном шкафчике. Не может найти, понимаю я, сразу видно, что в этом доме сроду не пили. Откуда вообще у неё алкоголь?

– Знаю я, как эта штука на таких, как он, действует. Не знаю, скока надо, но как – точно ведомо, – наконец, выдаёт Ба, откопав две больших стопки и с кряхтеньем спускаясь со скамейки.

– Так зачем? – искренне недоумеваю я. Ба сопит недовольно.

– А пускай тады хотя б котёнка сделает, – заявляет она агрессивно. – Можа, и не сгинешь тада, как останешься одна. Не опадёшь от тоски да горя где-нить в лесу охапкой чёрной шерсти да перьев, если будет у тебя о ком печься да ростить… Дитя… Котёнок!

У меня просто нет слов! Вот это логика! Но, кроме как покачать головой, сделать ничего нельзя – Ба упряма, как вредная коза. Уж если что придумала, от своего не отступит.

– Какие ещё котята? Нам учиться надо! – тихо возмущаюсь я по дороге из кухни обратно в комнату. – А ты как? Ты вообще представляешь, что тут будет?

– А я у Людмилы заночую, уж сговорилась, – шепчет мне интриганка.

И мы садимся за стол, накладываем вкуснятину в тарелки.

– Так это меня соседушка угостила, Людмила, и курицей, и свининкой. Держат они животину всякую, а меня жалеют, что одна вот совсем. – рассказывает Ба, разрезая курицу и укладывая Максу на тарелку почти полную четверть тушки.

Макс выглядит спокойным, слушает её болтовню и слегка кивает. Когда Ба налила две стопки, ни один мускул не дрогнул на его лице, молча взял посудину. Мне, понятно, не налили – я в этом доме ребёнок. Ба тоже берёт стопку в руки, стукается с Максом и подносит к губам. Я же прекрасно вижу, как она делает вид, что отпивает! Никогда она не пила, ни капли. А Макс не делает вид, он долго держит стопку в руке, потом ставит обратно, и мы продолжаем очень вкусно кушать.

Мне всё очень нравится, всё замечательно, но особенно сегодня у Ба удались кабачки. Макс, смотрю, налегает на мясо, ну, так он же мужчина. Отвесил Ба несколько комплиментов по поводу её стряпни, а она и довольна.

– Так вкусно не ел никогда, – говорит он ей очень искренне, и Ба расцветает. Потом вскакивает и с девичьей прытью уносится на кухню. Возвращается со стеклянным кувшином чего-то ярко-красного. А, понятно, компот.

– Это смородина, ты её с детства не любишь, – строго предупреждает она меня. – Сходи в кухню,