– Ты довольно долго смотришь на меня.

– Возможно, ты права, – согласился он.

– Ты чего-то от меня хочешь?

– Ничего такого, что я готов обсуждать здесь и сейчас.

– Тогда подождем, пока все это закончится.

– Кирия, баран безмозглый! Сохранять позицию! – рявкнул лейтенант.

Рита продолжила выполнять упражнение. На ее лице застыло настолько непроницаемое выражение, словно она ни разу в жизни не испытывала потребность в нормальном человеческом общении.

Изометрические отжимания оказались куда тяжелее, чем можно было подумать. Капли пота выступали вдоль линии роста волос, стекали по вискам, попадали в глаза, которые адски жгло от соли, – и сбегали вниз по шее, капая на землю с груди. Приходилось терпеть эту постоянную щекотку – точно так же, как в Доспехе. «А эта самурайская тренировка не так уж бессмысленна», – решила про себя Рита.

Когда физический дискомфорт становится практически невыносим, лучше всего отпустить разум. Рита заставила себя не обращать внимания на протестующе ноющие мышцы и вместо этого принялась наблюдать за тем, что происходит вокруг. Бригадный генерал из генштаба, казалось, был озадачен ее вторжением в его вотчину. Для него, человека, который ни разу не оказывался в настоящем сражении, этот тренировочный плац, с ласковым бризом океана, тоже, скорее всего, был частью войны. Людям, которые никогда не вдыхали смесь запахов крови, пыли и горящего металла, пропитывавшую все на поле боя, было легко представить, что жизнь на базе – война, что тренировка – война, что подъем по карьерной лестнице – тоже война. Но был лишь один человек, для которого война включала в себя весь этот безмятежный день перед боем, – женщина по имени Рита Вратаски, затерянная во временных петлях.

* * *

Рита часто мечтала о том, что однажды встретит другого человека, тоже знающего по собственному опыту, что такое временные петли. Она даже придумала фразу, по которой они смогут узнать друг друга. Эта фраза была известна только Рите. Эту фразу они разделят на двоих.

Если бы другой человек угодил во временную петлю, это бы означало, что кто-то еще случайно смог уничтожить сервер-мимика. И точно так же, как Рита, он был бы вынужден держаться подальше от тех, кто не попал под действие петли, у него не было бы другого выбора. Он отдалился бы в том числе и от нее. Он был бы одинок.

Возможно, она не смогла бы путешествовать по этой петле вместе с ним – хотя, как знать, может, и смогла бы, и эта мысль приводила ее в ужас, – но в любом случае она могла бы дать ему совет. Разделить его одиночество. Объяснить, как можно вырваться, поделиться знанием, которое сама она приобрела ценой двухсот одиннадцати смертей. Он смог бы победить свои сомнения точно так же, как Рита. Он стал бы великим воином.

Но в самой глубине души Рита была уверена, что никто и никогда не сможет сказать ей те слова, которые знала только она.

Тахионный импульс, излучаемый мимиками, был вершиной иноземной технологии, технологии, которая позволила неизвестным существам покорить безграничность космоса. То, что Рита нечаянно угодила во временную петлю в ходе боя за возвращение полуострова Флорида, было невиданной удачей для человечества. Если бы не эта счастливая случайность, вся Земля уже была бы охвачена ксеноформированием. Не только люди, но и все живые существа, обитающие на планете, к этому времени бы вымерли.

Слава Риты росла после каждого сражения, но вместе с ней росло и одиночество. Она вырвалась из временной петли, но чувствовала себя так, словно по-прежнему проживает один и тот же день. Ее единственной надеждой была победа человечества, тот день, когда погибнет последний мимик, и, возможно, тогда она каким-то чудом избавится от этой ужасающей изоляции. А до тех пор она продолжит играть свою уникальную роль в противостоянии.

Рита ничего не имела против боев. Чтобы сражаться, ей не обязательно было думать. Когда она забиралась в свой красный Доспех, грусть, смех, воспоминание, мучившее ее больше всех остальных, – все исчезало. Поле битвы, затянутое клубящимся дымом, пахнущим порохом, было для нее родным домом.

* * *

Не прошло и часа, как тренировка закончилась. Генерал, забыв о мстительности и желчности, поспешил вернуться к казармам.

Рита встала, и человек, отжимавшийся рядом с ней, тоже поднялся на ноги. Для оператора Доспеха он был невысокого роста. Солдат был молод, но излучал усталость и грусть, переносил их так, словно с ними родился. Одежда его выглядела совсем новой, будто только что с фабрики, из-за чего казалось, что в его внешности что-то не так. Губы изогнуты в улыбку Моны Лизы, которая прекрасно скрывала его истинный возраст.

На тыльной стороне руки было нацарапано число 157. Рита понятия не имела, что именно оно означает, но ей показалось это довольно странным. Настолько странным, что вряд ли получится быстро выбросить этого парня из головы. Она слышала о том, что солдаты раньше привязывали к ногам ярлычок с группой крови, но это было задолго до того, как Доспехи стали обычным делом. И она никогда не слышала о том, чтобы солдат делал заметки шариковой ручкой на тыльной стороне руки.

– Ты хотел поговорить. О чем?

– Ах да, – отозвался он.

– Ну? Поживее, солдат. Я девушка терпеливая, но завтра у нас сражение, и мне есть чем заняться.

– У меня есть ответ на твой вопрос. – Он помедлил, словно ученик старших классов на репетиции пьесы, который вынужден зачитывать текст с отвратительного сценария. – В японских ресторанах не берут плату за зеленый чай.

Рита Вратаски, спасительница человечества, Валькирия, девятнадцатилетняя девушка, сбросила свою маску.

Стальная Сука заплакала.

– Черт, началось! He наложите в штаны, парни!

Битва 159.

Я бросаюсь вперед, доплер в Доспехе стоит на максимуме.

Вижу мишень, стреляю, уклоняюсь. Копье со свистом проносится над головой.

– Кто это там? Ты слишком вперед выдвинулся! Хочешь, чтобы тебя первым грохнули?

Лейтенант каждый раз говорил одно и то же. Я смахнул песок со шлема. Засвистели снаряды, крест-накрест расчертив небо; загрохотали взрывы. Я покосился на Феррела и кивнул.

На сей раз бой непременно закончится. Если я останусь на месте, наблюдая, как умирают Ёнабару и Феррел, то они не вернутся. Все свелось к этому. Еще раз бой повторить будет нельзя. Ужас, глодавший меня изнутри, не был страхом смерти, это был страх неизвестного. Мне хотелось бросить винтовку и топор и найти кровать, под которой можно было бы спрятаться.

Это нормальная реакция – мир не должен повторяться. Я ухмыльнулся, несмотря на то что в животе снова запорхали бабочки. Я боролся с тем же страхом, что и все остальные. Я рисковал в бою своей жизнью – единственной, других не будет.