К тому же было ужасно жарко, даже по ночам жара не спадала. Улла спала, положив ногу поверх одеяла. Спала беспокойно: то ли ей мешала жара, то ли передавалась его тревога.

В конце концов он поднялся и пошел на кухню: хотелось пить. В холодильнике оказалось несколько бутылок пива и бутылка минеральной воды. Он взял пиво, но передумал и вынул бутылку минеральной. Потом пошарил в шкафчике, натыкаясь на пустые бутылки — какого черта Улла их не убирает! С незапамятных времен у него, кажется, оставалось немного виски. Он нашел бутылку, сел за кухонный стол и налил стакан, смешав виски с минеральной.

Вкус виски напомнил ему шумную веселую компанию, в которой царили смех, согласие и взаимопонимание, напомнил остроумные монологи совершенно пьяного Макса, довольный смех Бьёрна, импровизации Йохана на пианино, сольный танец Уллы и нежные поцелуи Сусанны. Напомнил обо всем, что было, когда он, Аннерс, еще считался своим среди них.

Он допил стакан и налил еще. На сей раз вкус виски напомнил ему о недоразумениях и неудачах. Неужели они вдруг все так изменились, люди, которые были ему близки, разве дружба и товарищество не суть нечто неизменное и постоянное? Как же вдруг случилось, что он оказался ни к чему не способным, ведь раньше все ему удавалось. Как же случилось, что все развалилось на куски и продолжает рушиться?

Мне надоело быть добрым, покладистым дурачком, которым помыкают почем зря, а им пришлось не по нраву, что я не желаю больше играть свою старую роль, и тогда они дали мне другую, похуже, или — как это Макс сказал — стали принимать меня в новой роли, которая не обязательно лучше прежней. Все так просто. Так просто и так банально. Стали принимать меня в новой роли, роли человека ни на что не годного, с которым можно не считаться. Мнением которого можно пренебречь. Который и уважения особого не заслуживает, да и способностями не блещет. Раньше на это не обращали внимания, не думали об этом, а теперь вот начинают замечать: что-то он чересчур обидчив, да и странный какой-то... Даже вроде немножко не в себе. И коли на то пошло, не слишком ли он деспотичен, если не сказать злобен? Ведь неспроста же ребята против него ополчились, вряд ли это каприз или случайность.

Он медленно прихлебывал из стакана, надолго забывался, потом снова делал глоток.

Если бы не твои контроверзы с ребятами, можно было бы считать, что все идет хорошо.

Примерно так сказал Макс.

Если бы не...

Благодаря им.

Да, все идет хорошо. Действительно, давно уже с ребятами не было так легко, да и учителя давненько не были так дружны. С тех пор как ушел Янус. Теперь-то им есть куда валить всю грязь. Вали все дерьмо на него, на Аннерса, а потом кричи: «Ну и вонища!»

Но хуже всего, хуже всего...

Нет, мысль ускользнула. Вот же она, только руку протяни.. а ведь, ей-богу, так важно понять, что хуже всего. Но мысль ускользнула. Наверно, он уже прилично набрался, и не удивительно, принимая во внимание... принимая во внимание... ну конечно, все эти мерзкие события и усталость.

Он снова налил.

В общем-то, нетрудно понять, как это люди спиваются, совсем нетрудно. И как наркоманами становятся. Нечего удивляться, что развелось столько пьяниц и наркоманов, странно другое — ведь их могло быть намного больше. То же чувство иллюзорной уверенности в себе, как у курильщика. Точь-в-точь. Конечно, ему сейчас требовалась уверенность в своих силах, потому что его заставили отбиваться. Заставили. Ребята и друзья. Он словно попал в стаю зверей. Одни сыто урчат, а другие выпускают когти. И неизвестно, кого надо бояться сильнее. — Ты что это здесь, пьешь?

Улла в короткой и тонкой ночной рубашке стояла в дверях и удивленно смотрела на него. Он поспешил ее успокоить.

— Нет-нет. Не пью. То есть... разумеется, пью, только не так, как ты думаешь.

— А как еще можно пить? Да к тому же виски! Что с тобой, Аннерс?

— Пить можно по-разному, совершенно по-разному. Что тебе, человеку образованному, должно быть известно. Я еще не дошел до того, чтобы пить так, как ты подумала. Пока что.

Глядя по-прежнему недоверчиво и чуть испуганно, она подошла к столу. Он улыбнулся, стараясь успокоить ее. Господи боже мой! Ну подумаешь, выпил стаканчик! Ведь это только симптом, признак чего-то еще — вот что скверно. А симптома чего бояться?

— Я волнуюсь за тебя.

— Я тоже. И даже очень. Много раз на дню спрашиваю, что же нам все-таки делать с этим Аннерсом. Знаешь, в данный момент ему больше всего хочется, чтобы кто-нибудь из самых его близких людей сел рядом и выпил вместе с ним.

— Сейчас? В два часа ночи?

— В два, в четыре... — Он махнул рукой. — Какая разница, сколько сейчас времени. Присядь и... — «выпей со мной», чуть было не сказал он, но удержался: — поговори со мной.

— Что ж, хорошо, — с беспокойством глядя на него, сказала она, и он подумал, что она заодно с остальными, и мысль эта была так же абсурдна, как и все прочее. — Только сигареты принесу.

Он кивнул.

— Да, принеси, разумеется, тебе трудно разговаривать со мной без сигареты.

По ее виду он понял, что хватил через край, и сразу пожалел о своих словах. Когда она вернулась и села за стол, он взял коробок спичек.

— Давай зажгу.

— Лучше я сама, а то у тебя руки дрожат.

— Ну конечно. И рука у тебя уверенней, да и вообще ты увереннее меня. Во всем.

Обидчивый и странный. А может, у него вдобавок и нервишки иной раз пошаливают?

Он вспомнил, что не предложил ей выпить, и показал на бутылку.

— Будешь?

Но она отказалась. Так они сидели какое-то время, она со своей сигаретой, он со своим стаканом.

— Ты тоже считаешь меня сволочью? — спросил он.

— Естественно, не считаю, — ответила она, и в голосе ее послышались знакомые нотки нетерпения. — Что за чушь ты несешь?

— Ничего естественного тут нет. Многие считают, что я сволочь,