— «Иван иваныч»… Так его уже давно называют некоторые подпевалы. Ему нравится.

— Ну? Сознайтесь. И тогда я спрячу вас на военной гауптвахте. Ежели промолчите, вам же будет хуже. После выздоровления вернетесь обратно в камеру. И там люди Нико вас добьют.

Старжевский пробормотал:

— А вы тоже умный, господин Лыков. Быстро выяснили, что ценности из ломбарда присвоил Ононашвили. У меня на это ушло два с лишним года.

— И как же вы догадались?

— Увидел на брюхе у надзирателя Тыжнова знакомые часы. А в кармане знакомый портсигар. Я же помнил их по ломбарду! Приметные вещи, дорогие. Сам сложил их в мешок. И вдруг они у чужого человека.

Алексей Николаевич подумал секунду и догадался:

— Тыжнов — брат второй жены Нико?

— Он, скотина. Глаза и уши «иван иваныча» в тюрьме. Чуть что не так, неугодного сразу отправляют достать козы[34]. Или, как меня, под нож.

— Что доподлинно вам известно?

— Теперь, видимо, уже все. Когда мы вылезли из подкопа, нас встречал Рафильзон. Он спрятал ценности на тридцать восемь тысяч, обещая обратить их в деньги за два месяца. Ждали, как дураки… Вдруг ювелир говорит, что ценностей у него нет, их кто-то украл. Как это украл? Разумеется, мы не поверили. Прошерстили весь потаенный Иркутск, люди говорят: мы не брали. Ясно: жид нас обманывает. Володька долго разбираться не стал, ювелира прикончили. Думали, его старуха с испугу все нам вернет; жизнь дороже денег. Но та продолжила лепетать ту же чепуху: серебра с золотом нет, кто-то все спер, я не знаю кто. Кончили и старуху. Стали грешить на сыновей, но те поняли, чем кончится, и сбежали из города в одну ночь. А загадка, куда делись краденые заклады, осталась. И вот недавно прошел слух, что вдова Рафильзон успела передать их своей подружке, другой вдове, Космозерской. Кто-то упорно лил эту пулю, и многие верили. Чалдон, тот вообще не склонен долго думать. Облебастрил дело, а дохода не получил! Такого вора — и самого обокрали. Не могли же пропасть бесследно три мешка скуржи[35]. Ну, и участь Ядвиги была решена. Тем более она в подпольном мире фигура известная.

— Вот как? — лицо у Лыкова сделалось каменным. — Чем занимается вдова, кроме торговли лодзинским товаром?

— А вы и не знали, господин сыщик? — ехидно усмехнулся арестант. — Вижу, вас используют заместо куклы. Но странная вещь, странная вещь… Вы оговорились, что Космозерская сама пригласила вас в свой дом. Я правильно понял?

— Да, после того как ее чудом не зарезали.

— Разве что со страху… Ей ведь нельзя никого к себе селить. Тем более полицейского.

— Почему же?

— Ядвига — представитель польских революционных партий в Иркутске. И вытаскивает панов из заключения, помогает вернуться в Европу, кладет нужных арестантов в больницу, подкупает стражу…

— Представитель революционеров… — повторил Лыков. — А я, как мальчонка…

Старжевский принялся оправдывать вдову:

— Она от души, поскольку фанатичная полонистка. Хотя никогда в жизни не была на родине. Это у нее от родителей. Меня Ядвига Андреевна выделяла за польскую кровь и не скрывала некоторые свои тайны. Например, что недавно вернулась в лоно католической церкви. А Иркутск — столица беглых. Здесь есть представитель армян-дашнаков, еврейский и латышский эмиссары, раньше были и от старообрядцев. Космозерская — доверенное лицо варшавьяков. Главным образом политических, но вытаскивает и уголовных, лишь бы был поляк. И ей приходится часто общаться с иркутским преступным миром. Купить фальшивый паспорт, передать в тюрьму деньги или инструменты для побега можно лишь через блатных. Поэтому в уголовных кругах ее знают. И вот люди Нико пустили слух, что она расплачивается за услуги часами и запонками. Не иначе как теми, что три года назад взяли на Преображенской улице. Я узнал об этом еще до ареста и не поверил. Сам провел дознание, не хуже вас, сыщиков. Хотелось знать, кто же меня так обжулил — неужели Ядвига? Стал сводить концы с концами — не сходятся. Кто-то другой, не она. Тут меня взяли. В тюрьме неделю назад увидел старшего надзирателя Тыжнова. При часах, которые я лично держал в руках в том ломбарде. На внутренней стороне крышки у них есть монограмма прежнего владельца, малозаметная. Ошибиться нельзя. Я спросил, откуда стуканцы с поводом[36], тот ответил: сестра с мужем подарили на день ангела. И вот этот портсигар. Его я тоже помнил, рисунок горячей эмалью изображает вид Карлсбада. Ну и стало мне ясно, кто подвел под смерть Рафильзонов и обмишурил нас с Володькой Чалдоном. В субботу наш корпус отвели в баню, и там я впервые громко об этом заявил. Человек двести слышали. А вчера на меня напали со спины и попытались убить. По чьему приказу — объяснять не нужно.

— Евгений Бальтазарович, вы не можете записать свои догадки официально, так?

— Разумеется. Ведь в этом случае придется признаться, что я участвовал в ограблении ломбарда.

Лыков подхватил:

— Но вы авторитетный человек, счастливец-чистодел. Я хочу спасти Ядвигу. Пусть пересылает в Польшу революционеров, но часы ваши с запонками она не крала. Нужно рассказать все Володьке Чалдону. Пока он не зарезал женщину… Мне придется сослаться на вас. Маз обязательно захочет проверить мои слова. Вы уж подтвердите, хорошо?

— Непременно. Другого пути нет — Нико сильно рассердил меня своей подлой выходкой. Теперь мы с ним враги не на жизнь, а на смерть. Только уж, господин Лыков, сделайте и вы то, что обещали: укройте меня у военных. Я под следствием по делу о ломбарде. Его скоро передадут в суд. Но улик у прокурора не хватит, меня оправдают, и останется досидеть срок за банк. Здесь опасно будет. Можно перевести меня в Читу или Красноярск? Дотуда Ононашвили дотянуться будет труднее.

Алексей Николаевич кивнул:

— Мы договорились. До суда из Иркутска вас деть никуда нельзя, прокурор не позволит. Поэтому спрячем у военных. Когда — и если — вас оправдают, то уедете досиживать срок в другой город. А я займусь «иван иванычем»…

— Ничего у вас не выйдет, Нико все продумал, и на него нет управы.

— Так помогите мне ее найти, Евгений Бальтазарович. Я прибыл сюда из Петербурга с поручением отыскать и разорить притон, в котором прячутся зеленые ноги. Мы называем его санаторией для беглых, или номерами. Ясно, что такое место существует и оно где-то здесь, в Иркутской губернии. Вам что-нибудь известно об этом?

Счастливец едва заметно покачал головой:

— Знаю только, что притон где-то в уездной глуши. Этим у Ононашвили занимаются браться Родонай. Но они не скажут. Они…

Тут раненый стал заговариваться, сбился на шепот, а потом и вовсе уснул.