Словно подсказка небес, раздался телефонный звонок.

Это был адвокат Вячеслав Васильевич.

– Людмила Анатольевна, вам не о чембеспокоиться, – бодро начал он. – Вдова ввела вас в заблуждение,покойный имел право завещать свое имущество.

– Разве оно не нажито в браке?

– По документам – нет. Господин Крылов подстраховался,все объекты недвижимости оформлены как подарки, чтобы супруга не имела правапретендовать на них при разводе. В частности, квартира на Лесной улице подаренаВалерию Ефимовичу матерью, Крыловой Раисой Тимофеевной.

Я подскочила на месте.

– Как? Разве у Крылова есть мать?

– У каждого человека есть мать, хотя быбиологическая, – резонно заметил юрист.

– Нет, я имела в виду: она еще жива?

– Чего не знаю, того не знаю. Дарственная на квартирусоставлена шесть лет назад, так что, возможно, жива. В бумагах фигурируют еепаспортные данные, если хотите, я скажу место регистрации.

Конечно, я хотела. Оказалось, что Раиса Тимофеевна живет вБалашихе. Да это же совсем рядом с Москвой! Я тут же отправилась в путь.

Трясясь в метро, я раздумывала вот о чем. Странно, если матьКрылова жива, то почему не появилась на похоронах? Неужели Яна не сообщила ей осмерти сына? Я с ужасом подумала, что эта горькая миссия выпадет на мою долю.

Балашиха оказалась милым городом с современнойинфраструктурой. Пока я ехала в маршрутке, постоянно натыкалась взглядом нановостройки. Насколько я знаю, цены на квартиры здесь ненамного отличаются отмосковских, и тем не менее объемы строительства поражали.

Однако район, где обитала Раиса Тимофеевна, выглядел не такпрезентабельно. Улицы были застроены преимущественно панельными «хрущебами».Нужный мне дом располагался рядом с Горьковским шоссе, грузовые машины сгрохотом проносились прямо под окнами.

Кодового замка на подъезде не было, я поднялась на последнийпятый этаж и нажала на кнопку звонка.

– Кто там? – раздался дребезжащий старушечийголос.

Я спохватилась, что не придумала убедительную «легенду», нобыло поздно.

– Я из Москвы, к Раисе Тимофеевне.

Загремел ключ, открылась дверь, и я увидела перед собоймаленькую древнюю старушку в очках.

– Ты от Валерочки?!

В ее голосе было столько радости и надежды, что я ответила:

– Да.

Если разобраться, не очень-то я и соврала.

– Проходи, проходи! – засуетилась старушка, широкооткрывая дверь. – Я так рада, что ты наконец-то приехала! Ты, наверное,Майя? Или Юля?

Вообще-то спутать меня с сестрами довольно сложно. Еслитолько бабулька никогда их не видела. Или… Я пригляделась: стекла в очках былитакие толстые, что я не смогла даже различить цвет глаз.

Я колебалась ровно секунду.

– Я Майя. А вы видите что-нибудь? Или у вас очки длякрасоты?

Старушка улыбнулась.

– Очки у меня для успокоения окружающих. Я, как летучаямышь, скорее не вижу, а чувствую. Вот, например, про тебя я могу сказать, чтоты красивая девушка, кровь с молоком, не то что нынешние пигалицы. Рост у тебясредний, волосы светлые, характер веселый. Правильно?

– Все точно, – отозвалась я. – Больше всегомне понравилось про «кровь с молоком», очень деликатное обозначение лишнеговеса.

– Пока толстый сохнет, худой сдохнет, – заявилабабулька. – Это я в Ленинградскую блокаду очень хорошо поняла. До войны уменя были пухлые щеки, как у хомяка. Может, именно они спасли меня от голоднойсмерти. Мы с Раей выжили, а наша третья сестра Наташа умерла, два годика ейбыло.

Я сообразила, что передо мной не Раиса Тимофеевна.

– Извините, бога ради, а как ваше имя-отчество? Ячто-то запамятовала.

Старушка ничуть не обиделась.

– У вас, молодых, и других дел полно, чтобы нашистариковские имена-отчества запоминать. Лидия Тимофеевна я, для тебя простобаба Лида. Проходи в комнату, чего в коридоре-то стоять!

Комната была обставлена скромно. Два дивана, неуклюжийтрехстворчатый шкаф, буфет, полированный стол с двумя стульями. Пахлолекарствами и старостью. Обычное жилье российских стариков, вынужденныхкрутиться на одну пенсию.

Баба Лида села на диван около окна, я устроилась рядом. Надиване лежали подушки, связанные крючком. Я взяла подушку в руки, нитки былистаренькие, но вязка ровная, старательная. Хозяйка опять продемонстрировалачудеса ясновидения.

– Это Раечка вязала.

– Баба Лида, а где Раиса Тимофеевна? Мне бы ееповидать…

– Навестить могилку хочешь? – умилиласьстарушка. – Я тебе расскажу, как до кладбища доехать. Садишься на автобус,который идет в сторону Купавны…

Значит, Раиса Тимофеевна умерла. Когда же это случилось?

– Место тысяча триста восемьдесят восьмое, –продолжала баба Лида. – Завтра как раз будет третья годовщина. Майечка,может, заодно оградку на могилке покрасишь? Я бы сама, но, боюсь, не справлюсь.Нет, я бы покрасила на ощупь, но туда ведь еще дойти надо. А я теперь ходоктолько до туалета и обратно.

– Конечно, покрашу, баб Лид, какой разговор!

– У меня полбаночки краски осталось, посмотри набалконе.

– Не беспокойтесь, сделаю в лучше виде.

– Ой, – спохватилась старушка, – что же ясижу, дурында! Ты же с дороги, наверняка есть хочешь!

Я принялась отнекиваться.

– Нет-нет, без чая я тебя не оставлю, – решительнозаявила хозяйка, направляясь на кухню.

Я последовала за ней. Лидия Тимофеевна передвигаласьуверенно, быстро дотрагиваясь до предметов, прежде чем сделать шаг. Она налилаводу в чайник со свистком, поставила его на плиту, достала из холодильникамасло, калорийную булочку с изюмом… Я порывалась ей помочь, но старушкаотвергла помощь.

– Уж в своем-то логове я ориентируюсь!

Розетки в квартире, как и у меня дома, держались на честномслове. Опять же газовая плита для практически слепого человека – источникповышенной опасности.

– Как же вы одна живете? Вам кто-нибудьпомогает? – спросила я.

– Из соцзащиты приходит женщина, – отозвалась бабаЛида.

Я уставилась на грязный линолеум. Интересно, входит ли мытьеполов в ее обязанности?

Старушка словно прочитала мои мысли.

– Конечно, с нее особо не спросишь. Продукты покупает,и на том спасибо. Вот когда мы с Раечкой жили, в квартире были чистота ипорядок.

– А долго вы с ней жили?