– Он сам найдет тебя.

– Где душа его, которую ты забрала?

– На дне Байгала. Когда я утопилась, я утащила ее с собой. Но она так и лежит там. Тайное сокровище.

– Что я должна сделать, чтобы вернуть?..

Мэдэг рассмеялась.

– Семь железных башмаков истоптать, семь каменных хлебов изглодать, семь царств пройти, семь мук принять… Нет, не слушай, это сказка. Ты должна сделать то, что не сделала я, потому что мне не дали белые люди. Ты должна стать сильной шаманкой и служить людям. Можешь – своим, можешь – белым. Не важно.

– Но если я когда-то была Фаиной, – Сандугаш проговорила это имя почти с рыданием. – Если я когда-то была русской… Почему я родилась – Алтан? И снова – среди этого народа?

– Потому что Фаина заплатила своей душой бурятскому разбойнику, пугачевскому полковнику Сультиму. Заплатила за жизнь своего любимого. Отдала ему свою душу.

– Они отдали души друг за друга?

Мэдэг опять рассмеялась, и смеялась долго, очень долго, с наслаждением, и пока она смеялась, Сандугаш разглядела, что тело Мэдэг похоже на тело байкальской нерпы, что его покрывает блестящая шерстка, что рот ее полон острых иглообразных зубов, что она вообще уже не совсем человек, хоть и похожа еще на девушку, увешанную золотыми украшениями.

– Да. Так и бывает, когда любишь, – отсмеявшись, сказала Мэдэг. – Правда, я о том лишь понаслышке знаю. Мне любить не случилось. Только ненавидеть… Твоя душа при тебе, потому что Сультим сохранил ее и не стал тратить впустую, он был шаманом и потому ушел от войска царицы, спасся, вернулся к своим людям и поместил твою душу во чрево женщины, которая никак не могла родить живого ребеночка: ведь зарождается во чреве лишь плоть, и бывает – нет в плоти души. Ты родилась среди его народа один раз, но тогда ты была слишком мучима болью воспоминаний, которые сама не могла осознать, ты была безумна, тебя считали дурочкой, ты рано умерла… Ты ничего не вспомнишь об этой твоей жизни, потому что она не была до конца осознанной. Потом ты родилась снова и ты была Алтан. И снова ты здесь, теперь ты – Сандугаш. Душа же твоего любимого лежит на дне Байгала, а сам он Белым Волком мечется по земле, мучимый жаждой крови, в поиске тебя… Той, ради которой он пошел на все это.

– Я стану шаманом. Я буду служить людям. Но что потом? Как, когда я верну его душу?

– Когда тебе удастся снова разбудить меня, – у Мэдэг больше не было волос, они стекли по черной шкуре темной слизью из гнилых водорослей, и золотые украшения рассыпались по камням, поросшим мхом, и ног у нее не было, она стала тюленем, а потом расплылась лужей воды, и в эту воду нырнуло все ее золото, и с водой ушло в щели между камнями.

И на Сандугаш обрушился всеми звуками лес. Уже вечерний. Она зажала уши… Но ей это не помогло.

Отныне она слышала иначе.

Она стала шаманом.

1.

Сандугаш думала, они с отцом сразу вернутся в Выдрино, а оттуда – в Москву, искать способы освободить Белоглазого, что-то делать, просто – что-то делать… А оказалось – им придется прожить в лесу, пока отец не сочтет, что она готова.

– Ты обрела эфирный слух. Как только ты выйдешь к людям, на тебя обрушится такой шум, что он тебя просто раздавит, Сандугаш. Да и обучение твое шло от обратного. Сначала – сила пришла, а теперь нужны навыки, теперь надо обучить тебя чувствовать природу, землю, воду, деревья, без этого – никак. Ты должна научиться чувствовать окружающий мир. Живой и мертвый. Ты должна научиться слышать не все в целом, а – отдельно, каждую травинку, память каждого камня, и главное – каждое живое существо, каждую неупокоенную душу. Если ты выйдешь из леса сейчас – ты сойдешь с ума. Но даже если ты выстоишь – ты ничего не умеешь. Ты поешь соловьем, но так, как тебе подсказывает твоя природа. Надо уметь управлять песней. Надо уметь говорить с бубном. Надо уметь заговаривать землю и воду, камни и травы. Надо из трав уметь извлекать соки жизни и соки смерти. Шаманов учат этому много лет. Если беда, если шамана нет, а надо обучить молодого, – учат год. Я же должен дать тебе хотя бы основы… Я не могу провести с тобой в этом лесу год. Но, пока я не увижу, что ты знаешь хотя бы самый необходимый минимум, – ты к людям не уйдешь.

Ах, как когда-то мечтала Сандугаш учиться! А теперь – ей хотелось выпить нужные знания одним глотком и мчаться из этого леса прочь, лететь в Москву, и там наконец положить конец многовековой драме… Сколько лет прошло с восстания Пугачева? Она не помнила дат, но уж точно – больше двух столетий. Больше двух столетий она возрождается, не помня себя, и видит во сне Белоглазого, а Белоглазый ходит по земле и несет кару за то, что когда-то хотел спасти любимую женщину, за то, что юная бурятка ненавидела белых людей и отдала ему свою ненависть…

Почему же Мэдэг так ненавидела русских? Сандугаш не спросила, а теперь ее из Байгала не выманишь… Нет, конечно, у юной и красивой девушки всегда может быть причина: надругались, лишили счастья, лишили будущего… Русские в те времена к народам, населявшим Сибирь и Дальний Восток, относились как к дикарям. Как белые американцы – к индейцам. Пришли, взяли их землю, их пушнину и рыбу… Разве что здесь земли было больше, и потому делить было меньше, и легче было не сталкиваться, не воевать кровно.

Но как Мэдэг встретилась с тем, кто шел спасать свою любимую от пугачевцев? Разве до Байгала докатился тот бунт?

Нужно было лучше в школе слушать учительницу истории…

А впрочем – не важно.

Нужно лучше слушать сейчас отца. Изучать свой дар. Все свои дары. Научиться ими пользоваться. Научиться говорить с природой так, как умеют говорить шаманы. Про Пугачева она потом в книжке прочтет. Если понадобится. А то, что дают ей здесь, ни в какой книжке не прочтешь. Нет таких книжек и не может быть, потому что у каждого шамана дар индивидуальный и неповторимый, и учить каждого надо особо, не как других.

Шли недели. Природа менялась. Они пришли сюда в начале апреля. Было холодно, но как великолепен был расцвет леса, какие сильные, прежде неведомые эмоции получала Сандугаш, наблюдая расцвет леса вблизи!

Купались Сандугаш и отец в ледяном Байгале, а после растирались смесью свиного и гусиного сала. И пили горячий травяной настой на меду, а после еще по глотку спиртовой настойки, только не горькой, а ягодной, сладкой. Отец ее даже волосы мыть научил. Сначала это была какая-то его смесь из отвара корня мыльнянки, гороховой муки и опять-таки жира, только более ценного, барсучьего. После волосы трудно расчесывались, зато лежали плотным блестящим потоком. Когда появились первые кладки, отец брал по одному яйцу из каждого попавшегося гнезда и из яиц делал для Сандугаш и себя маску для волос, которая, смываясь, оставляла волосы чистыми. Только после приходилось расчесывать опять же с добавлением барсучьего жира, а то не распутаешь. Но Сандугаш привыкла к жиру на волосах и жиру на коже. Так жили их предки. Заодно и от мошек кусачих жир защищал.